Поэзия

Пробужденья становятся чаще, а шорохи гуще, когда снегом белёсого мрамора лепится плоть. Когда самый момент волшебства безвозвратно упущен, не разгонишь обрывки мечтаний кадильным теплом. Свен – не самый удачливый из подмастерий у мага, да и сам маг, по слову, и миром, и жизнью побит. В атаноре ночами небрежно сгорает бумага, иссечённая строками в прошлое канувших битв – так огонь горячее. Он плавит и кость, и металлы, в тигле верно кипит неразбавленный доблестью страх. Свен его собирал по крупицам – и ведьмы устало без единого крика сгорали в священных кострах, без единого стона тащили преступных на плаху, и без вздоха мужья хоронили оплаканных жён. Свен свинцовый сердечник куёт из холодного страха, чтобы сердце дракона пронзить навострённым ножом. На столе переложена ярость полынью и хвоей, безрассудная храбрость последним идущего в бой. Если всё перевить лунной нитью из волчьего воя, то на бледное лезвие Свену достанет с лихвой. Он стучит молотком, выбивая багровые искры, и к точильному камню подносит холодный металл.
… Маг из трубки коптит свод покоев, угрюмый и низкий, и колечек ряды выпускает к нему изо рта. Ночь недальним рассветом играет в проёме оконном, ломкий отблеск стекла неоплывшей свечою согрет. На земле уже три сотни лет не осталось драконов, это скажет любой из детей на церковном дворе. Их герои разили мечами из заклятой стали, что ковал им могучий колдун иль злокозненный цверг. Ну, а может быть просто драконы однажды устали, и их крылья осыпались пеплом как яблонев цвет. Дни для них обратились исцветшей шифоновой лентой, что скользит между пальцев, на них не оставив следа. И, однажды, к концу опьяненного травами лета, по закатной тропинке, драконы ушли навсегда.

Свен не самый удачливый из подмастерий у мага, он невольно кривится, на книги плеснув реагент, но в его атаноре ночами сгорает бумага, выжигая клеймом с себя пыль нанесённых легенд.
Маг с улыбкой следит, то неверно почти что надеясь, то как мантией серой в немую тоску окружён, как неопытный мальчик, простой ученик чародея, его сердце желает пронзить заострённым ножом.
… Говорят по тавернам, остался один лишь, последний, что немым и неузнанным бродит в базарной толпе, тот дракон, что захаживал в гости к хорошенькой леди… И за братьями в алый, горящий закат не успел.