Проза

На вокзале Дима держался из последних сил. Перед посадкой Лена сама его поцеловала в щеку. Потом он долго бежал рядом с ее вагоном, пока не кончился перрон. Тогда он бессильно опустился на ступеньку и стал глядеть вслед быстро удалявшемуся поезду.

Он все смотрел и смотрел, представляя, как она сидит со своей мамой в купе, разговаривает с попутчиками — пожилой семейной парой — смотрит в окно. Он, только он один, должен сейчас смотреть на нее и разговаривать с ней, и находиться рядом, а не какие-то посторонние люди, включая ее маму. И именно он лишен этого счастья. Где же справедливость?

Так он сидел и глядел вслед давно скрывшемуся поезду, может час, а может два — он потерял счет времени, пока его не окликнул какой-то железнодорожник.

— Эй, парень, с тобой все в порядке? — спросил он, подойдя к Диме вплотную. — Может,  помощь нужна?

— Нет, ничего, спасибо, — пробормотал Дима, вставая. Его слегка знобило. Плохо соображая, он поплелся в здание вокзала, выпил там газировки и поехал домой.

Дома ему стало совсем худо. Положив руку на лоб сына, Наталья Николаевна обнаружила, что тот весь горит. Температура поднялась до сорока, затем начался бред. Бред сводился к одной фразе: “Лена, не уезжай!”

Пришлось вызывать "Скорую". Диме сделали укол, после чего он заснул и проспал до утра. Наутро он встал здоровым, но очень грустным, и начал бесцельно слоняться из угла в угол.

— Хватит дурью маяться! — рассердилась, наконец, Наталья Николаевна. — Или ты начнешь заниматься, или про Лену забудь. Будет она тебя ждать из армии, как же! Зачем ей такой размазня?

Эти слова возымели действие, и Дима сел за учебники. Лена ему расписала задания на каждый день — оставалось только их неукоснительно выполнять.

Теперь, когда между ним и поездкой на море осталась только одна преграда — вступительные экзамены — Дима с удвоенной энергией принялся ее преодолевать. Он стал заниматься с раннего утра до поздней ночи, забыв про прогулки и телевизор. Да и какие прогулки без Лены — что в них хорошего?

Каждый вечер он звонил ей в Москву. Чтобы мама сильно не ругалась, он отдал ей половину своих подарочных денег, которые собирал много лет. Посмеиваясь, Наталья Николаевна припрятала их до лучших времен. Может, ему же еще и пригодятся.

Математика была написана на четверку, оставались физика и диктант. Диктанта Дима не боялся. За два месяца непрерывного писания под Ленину диктовку он почти перестал делать ошибки. А вот физика внушала ему тихий ужас.

Повторять ее Дима начал с оптики, как и велела Лена. И сразу наткнулся на непонятные задачи. В "Репетиторе", который она ему оставила, они были решены и даже с подробным объяснением − но ему все равно было непонятно. Чтобы разобраться, следовало хорошенько углубиться в теорию, но Диме этого делать не хотелось. И потому он долго сидел, тупо глядя в задачник, пока не надумал позвонить Саше Оленину. Саша тоже поступал в Политех, но только на другой факультет, где был самый маленький конкурс.

— Санек, ты петришь в задачах про линзы с зеркалами? — спросил он приятеля. — Я читаю-читаю и ни фига не врубаюсь.

— Я и без зеркал не петрю, — признался Саша. — А чего ты Ленку не спросишь? Лучшего объясняльщика я не знаю.

— Так она же уехала.

— Как уехала? Оставила тебя и уехала? Как же она могла?

— Да, представь себе. Ее мамаше срочно понадобилось выступать на каком-то совещании и Лену показать публике, как редкостный экземпляр. Я так ее умолял, но она все равно уехала. И вот теперь даже спросить не у кого.      

— А ты позвони Маринке. Она не хуже Ленки в этих задачах разбирается. Помню, она одну такую объясняла у доски, так даже я понял.

— А удобно? Она же меня до сих пор любит по-страшному. Может, не стоит ее тревожить?

— Наоборот! Сделай девушке приятное. Я вон всем, кто меня любит, делаю приятное. Они, знаешь как бывают счастливы даже после невинной прогулки. А уж если поцелую, так вообще тают, как эскимо.

— Ладно, попробую. 

Дима не без трепета набрал Маринкин телефон. Но когда он услышал, с какой радостью та согласилась ему помочь, у него даже потеплело на душе.

— Может для нее видеть меня такое же счастье, как для меня Лену? — подумал он. — Пусть порадуется. В конце концов — ну, не убудет же меня. И ей хорошо, и мне польза.

— Можно мне к тебе? — спросил он. — Я ненадолго.

— Нет, Дима, тебе ко мне нельзя. Папа дома, понимаешь. Он может что угодно устроить. Оскорбить тебя может. А если я к тебе? Это тоже неудобно?

— Почему? Очень даже удобно. Когда придешь?

— А Наталья Николаевна?

— А при чем здесь Наталья Николаевна? Она в мои дела не вмешивается. И к тому же, ее дома нет. Приходи сейчас.

— Бегу!

Только он положил трубку, как позвонил Саша.

— Договорился с Маринкой?

— Договорился. Она сейчас придет. А что?      

— Слушай, можно и я с вами порешаю? Вы же без интима будете, как я понимаю. Не помешаю?

— Да, конечно, какой интим! Приходи, только побыстрее. Втроем даже веселее. Можем и потом вместе готовиться. Я сам, когда объясняю кому-то, лучше запоминаю.

С тех пор все дни, оставшиеся до экзамена, они собирались по утрам у Димы и готовились втроем. Убедившись, что на глубокое повторение физики времени не хватит, Маринка заставила их выучить все по верхам.

— Самое главное, — внушала она им, — чтобы вы ответили  на каждый вопрос хоть что-нибудь, иначе вам не набрать нужных баллов.

И она гоняла их по основным законам и формулам, уже не вдаваясь в свойства всяких там полупроводников и фотоэлементов. Пусть хоть знают, что это такое. 

В последний день перед экзаменом Саша ушел в полдень, а Маринка немного задержалась − объясняла Диме ядерные реакции. Он никак не мог запомнить обозначения элементарных частиц, и потому до него туго доходили правила смещения. Чтобы они дошли, надо было сначала добросовестно врубиться в теорию атомной физики. Но Диме это делать не хотелось. Намного проще глотать, когда тебе разжевывают.

Наконец, у него наступило просветление, и он самостоятельно написал три реакции. И даже понял, чем отличаются экзотермические реакции от эндотермических. Тогда и Маринке пришло время уходить.

— Спасибо, Мариночка, — сказал он на прощание. — Без тебя я бы не справился. Просто не знаю, как тебя благодарить.

— Поцелуй меня, — опустив глаза, попросила Маринка и зарделась. — Поцелуй, как тогда, помнишь?

— Может, не надо, солнышко? — растерялся Дима. — Тебе же потом будет еще тяжелее.

— Поцелуй. Ну что тебе, трудно?

Он наклонился и бережно поцеловал ее приоткрытые губы. И тогда она вдруг обняла его за шею, прижалась к нему всем телом и застонала. А потом отпрянула и, не поднимая глаз, убежала.

Дима скоро забыл об этом. Ведь, даже целуя Маринку, он думал о Лене. Первые дни после ее отъезда он смертельно скучал, потом как-то привык, что ее нет рядом — остались только тоска и тупая боль в груди. Очень трудно было по вечерам. Перед сном он звонил ей и, разговаривая, смотрел на ее фотографию − а после этого долго не мог уснуть.  

Физику Дима написал на тройку, а Саша — на четверку. Правда, варианты на Сашином факультете были раза в два легче, чем у Димы. Когда Саша рассказал, что ему попалось, то Дима даже позавидовал.

— Если бы мне это досталось, — уверенно заявил он, — так я бы и пятерню отхватил.

Диктант Дима написал на четверку — сказались Ленины диктовки. Саша с Маринкой тоже не подкачали. И когда тридцатого июля все трое увидели свои фамилии в списках зачисленных, их радости не было предела.

Обняв Диму и Маринку за плечи, Саша повел их в кафе, где его уже поджидала Ирочка. Там они вчетвером просадили уйму денег, выпив за поступление. И основательно закусили всякими вкусностями. Ирочка со своей золотой медалью поступила в медицинский институт, чем очень гордилась. Всю зиму она занималась с репетиторами оттуда, поэтому в ее поступлении можно было не сомневаться. Собственно, ей достаточно было сдать на пятерку одну химию − но добросовестная Ирочка готовилась по всем предметам. Мало ли что!