Проза

Я стою и смотрю на старую, потрепанную жизнью многоэтажку. Я стою тут уже долго – у меня на то свои причины. Кто бы другой на моём месте давно ушел – особенно учитывая сегодняшнюю погоду. Дождь льет, как из ведра. Заезженные слова, но это правда – из бездонного такого жестяного ведра прямо на мою несчастную голову. Но мне всё равно – я даже не знаю, холодный он или теплый. Хотелось бы знать… Интересно, так бывает с каждым – или только со мной? Хотя, если бы здесь был еще кто-то, я бы его увидел. Но нет, я здесь один. Смотрю на слабо освещенное окно и жду, пока погаснет свет. Пальцы машинально вцепились в футболку – она должна бы быть насквозь мокрой. Честно говоря, она меня уже бесит, эта футболка – ткань словно срослась с моей кожей и задеревенела от впитавшейся в неё влаги. Странно… она тоже не размокает под дождем. Если бы меня кто-то увидел, точно принял бы за призрак. Хотя я и есть, наверное, призрак… А там, за светящимся окном, спокойно засыпаешь ты, моя убийца…

Всё это началось не так давно… Около месяца назад, думаю – честно говоря, слегка потерял счет времени. Но не в этом суть. Мне трудно собрать мысли воедино – они всё время норовят разлететься в разные стороны. Эти мысли… О чем это я? Ах, да! Около месяца назад я возвращался домой со дня рождения Артема. Артем – мой лучший друг. Мы очень давно знакомы, поэтому вполне естественно, что я не мог его не поздравить. Хотя настроения веселиться у меня не было – за несколько дней до этого случилось одно неприятное событие. Я вкрай рассорился и расстался со своей девушкой. Мы встречались около года. Не могу сказать, что был влюблен в неё по уши, но она нравилась мне, и я не собирался с ней ругаться. А тут как нашло что-то… Самое смешное – поссорились из-за пустяка. Она устроила мне допрос, почему я не брал трубку накануне вечером. Банальщина! В конце концов, она разревелась, а я развернулся и ушел. Да, может быть, я был виноват. Может быть, надо было позвонить ей и помириться, но гордость – это такое дурное чувство…

В итоге, на день рождения Артема я идти не хотел – и правильно делал. Во-первых, мне было не до веселья, а во-вторых…

Я живу от него недалеко. Точнее, жил… Да кому какая разница? В общем, я ушел около десяти часов вечера – довольно рано для наших обычных гулянок. Надеюсь, Тёмка на меня не в обиде. До дома оставалось рукой подать, когда меня остановила небольшая компашка – человека три. Я хотел пройти мимо, но они стали на дороге – ни обойдешь, ни объедешь.

- Можно пройти? – спросил я. Если не дословно так, то что-то в этом роде.

- А тут проход платный, - ответил Рыжий. Это я впоследствии окрестил его Рыжим, а на тот момент мне было как-то всё равно, ху из ху.

На его слова я не отреагировал – просто пошел вперед. Дальнейшее помню смутно – вроде бы он заехал мне в челюсть, я в долгу не остался, мы сцепились… Его товарищи кинулись на подмогу. Я, конечно, не Рембо, но им тоже досталось – я всё-таки занимался спортом, да и драка для меня была далеко не первая. Только ножа в руке Толстяка я не заметил – мало того, что он меня подрезал, так еще и по его милости я теперь брожу по городу в окровавленной одежде. Больше всего раздражает, что снять её не возможно – Я пытался, но она сдирается только вместе с кожей. Ну вот, опять не о том говорю…

Толстяк явно испугался, увидев, что я упал. Он пока храбрился, но его пухлые губы побелели и дрожали, как студень. Рыжий закричал что-то вроде: «Ты что, рехнулся?» и потащил его в ближайший проулок. Третий на секунду задержался – перевернул меня на спину, постоял, посмотрел и ушел за товарищами.

Я не знаю точно, когда это закончилось. Наверное, ближе к рассвету, когда внезапно исчезла вся боль. До этого я пытался подняться или хотя бы сдвинуться с места, но у меня ничего не вышло. Я даже не мог позвать на помощь – в горле пересохло. Дышать было больно, но я не сдавался – в голове крутились совсем глупые мысли, что мама дома не закрыла дверь, и что я обещал в двенадцать вернуться, что она расстроится. Я просто хотел жить. Но рядом не было никого… Может быть, если бы кто-то шел, вызвал скорую, я бы выжил. Кто знает? Я ждал, сколько мог – казалось, целую вечность, потому что было очень больно. А потом я умер…

Это сейчас мне так просто даётся сказать «я умер». Тогда же я совсем ничего не понимал. Просто внезапно боль прошла. Я смог подняться на ноги – светало. Ноги меня не слушались, поэтому пришлось сесть на большой камень, давным-давно лежавший у дороги. Перед глазами плыло. Я видел, что кто-то лежит на земле в луже крови, и подумал: «Не повезло бедняге!», а потом неожиданно осознал, что не повезло как раз мне.

В конце переулка появился кто-то. Когда он подошел поближе, я узнал дядю Ваню, нашего соседа. Он в этих дворах подрабатывал дворником и как раз шел на работу.

- Дядя Ваня, - с трудом пошевелил я губами, но он не только меня не услышал – но даже не увидел. Я, словно в ступоре, наблюдал, как он кинулся к моему телу, осторожно прикоснулся, понял, что я безнадежно мертв, взвизгнул не своим голосом и бросился к домам.

Через десять минут вокруг было полно народу – вернулся сосед, приехали скорая и милиция.

- Главное, вовремя! – усмехнулся я, услышав гудение их сирен. Сказать, что мне было страшно? Нет, тогда еще не было. Только ощущение, что смотрел очередной дешевый детектив – шел парень домой, его убили трое неизвестных, а теперь наша бравая милиция в два счета распутает это замысловатое дело. Дядя Ваня, неприятно всхлипывая, говорил коренастому стражу порядка:

- Да… Сосед наш… Димка Коновалов… Ой, бедная Анька, бедная Анька (Аня – это моя мама). Один он у неё был. И за что так пацана-то, а? Ох, ироды! За что?

Хотел бы мне тогда знать, за что. На своё тело я старался не смотреть – согласитесь, неприятное зрелище. Посмотрел бы я на тех оригиналов, которым бы понравилось глядеть на свои окровавленные останки. Поэтому я поднялся и решил пойти домой – в данной ситуации это показалось мне единственно правильным решением. Тем более, что мама вот-вот узнает…

По всему телу разлилась тяжесть, ноги затекли… Стоп! Не телу! Но тогда во мне были еще живы мои прижизненные ощущения. И затекшие от долгого сидения ноги не показались чем-то из ряда вон выходящим.

До дома оставалось идти четыре минуты – я тогда еще не понял, что могу свободно перемещаться одной силой мысли, и шел, уныло глядя себе под ноги. Я даже не заметил, как откуда-то взялся велосипедист и проехал прямо сквозь меня.

- Куда прешь, идиот?! – крикнул я, но он спокойно поехал дальше, а мне неожиданно стало так горько на душе… И обидно… Мне же за месяц до смерти исполнилось девятнадцать. Жить еще и жить! Институт не закончил, ничего не доделал, планы в жизнь не воплотил… Всё казалось – времени хватит. Ведь впереди еще как минимум лет тридцать. Ага, тридцать. Как бы не так! Трое козлов решили, что мне жизнь не нужна, и – чик! Если бы я мог, то разревелся бы. Только даже слёз меня лишили. И я, бестелесный призрак, шел домой, где меня, своего любимого и единственного сына, ждала моя мать. И какого лешего я вообще вчера вышел из дома?!..

Я поднялся на четвертый этаж и подошел к двери. По привычке протянул руку к ключам – хотя, зачем мне были ключи? Пройти сквозь двери оказалось легко, как будто их совсем не было на моём пути. В прихожей было темно. Часы показывали половину шестого, и на улице только-только рассвело. Противно зазвонил телефон. Я уже знал, зачем звонят, поэтому мне оставалось только сесть на стул и ждать, пока мама возьмет трубку. Если бы я мог, я бы отключил глупую трезвонку. Пусть она хоть эту ночь доспит спокойно! Но мои пальцы беспомощно прошли сквозь черный агрегат. Оставалось только ждать. Видно, мама не спала – она почти подбежала к телефону, схватила трубку, пробормотала что-то вроде: «Да, это я, здравствуйте», а потом внезапно ойкнула, съежилась вся, осунулась и выронила телефон.

- Свершилось, - мрачно сказал я себе, и чувство обиды в груди усилилось. Не за себя – за маму, которая сидела на полу и безудержно причитала: «Димочка, сыночек…». И зачем я здесь? Мог бы избавить себя от этого зрелища. Мог бы… а смысл? Такое зло взяло! И тогда я впервые понял – если мне попадется на пути кто-нибудь из вчерашней шайки, по стене размажу. Только сейчас я заметил, что в комнате мы не одни – к маме склонилась бабуля. Она умерла, когда мне и двух лет не было, но я помнил её хорошо – очень уж любил. Она не смотрела на меня – всё внимание сосредоточилось на матери. Я почувствовал себя виноватым. Если бы мог, попросил бы прощения. Но я не мог. Опять захотелось плакать – чтобы не видеть больше рыдающую маму, я развернулся и пошел в свою комнату. Странно… Я умер, а здесь ничего не изменилось – мерно гудит компьютер. Вечером поставил фильм на закачку. Кровать утром не застелил – и не застелю уже … Никогда… никогда… никогда!

Внутри что-то дрогнуло и оборвалось. Для меня будущего нет, а мои убийцы будут ходить по земле и радоваться жизни. Меня не будет, а что я тогда сейчас такое? Меня же больше нет… Или есть?

Я лёг, заткнул уши – зряшная попытка ничего не слышать, и … Нет, не уснул. Просто на какое-то время отключился. Когда я открыл глаза, в доме было совсем светло, то и дело хлопала входная дверь, слышались голоса. Я поднялся, не совсем осознавая, что со мной – по привычке глянул в зеркало, не увидел собственного отражения и всё вспомнил. В гостиной собралось порядком народу – на диване сидела мама, промакивая платком глаза. Рядом с ней – тетя Валя, мамина сестра, с дочкой Женькой. Женька отчаянно всхлипывала, уткнувшись тете Вале в плечо. Надо же! А я думал, что она терпеть меня не может. Как много нового узнаешь, когда умираешь. В кресле расположилась соседка, Зоя Марковна. Вторая соседка, Нина Петровна, завешивала простынями зеркала. У окна стоял бледный Темка – видно, и ему сообщили. Плохие новости расходятся быстро. Какое собрание в мою честь…

- Это же надо! Такой молодой! Горе-то какое, - вздохнула Марковна. - Держись, Нюта. Что поделаешь? Ой, Димка, Димка. Такого парня угробили.

- А вам-то что? – хотел спросить я, но вспомнил, что все равно меня никто не услышит.

- Блин, ну почему… - начал говорить Артем – и замолчал. Эх, дружище! Не думал ты, наверное, что вчера видишь меня в последний раз.

Я уселся на пуфик и тихо наблюдал, как близкие мне люди готовятся к моим похоронам. Как будто впал в ступор – бесцельно слонялся по дому за мамой или сидел у себя в комнате. Только на следующий день вечером Женька решилась выключить мой компьютер. Она зашла в комнату на цыпочках, как если бы боялась потревожить, пошевелила мышкой, глянула на экран – и опять разревелась. Вот дурёха! Что уже реветь?..

А потом привезли гроб – и тут-то мне стало совсем страшно. В гостиную я вообще решил не выходить – только в день похорон я выглянул посмотреть, кто же пришел попрощаться со мной. Народу собралось! Мама в черном платке всё время плакала. Мои друзья молчали – как-то виновато, словно желали моей смерти. Приехал мой папаша, которого я не видел года три – хорошо хоть без своей новой пассии, а то я нашел бы способ попугать её в темном коридоре. И вся эта компания уставилась на моё тело. Мне же его видеть совсем не хотелось, поэтому я мялся за спинами присутствующих, а уйти не мог, словно что-то держало меня здесь. Пахло ладаном – священник только что ушел, но легче мне не стало. К удивлению своему заметил, что моя бывшая даже не пришла. А зачем, правда?

Я думал о том, что не имею ни малейшего понятия, сколько мне еще бродить по земле. Но забирать меня отсюда явно никто не собирался. И я стоял, смотрел, как о моей судьбе плачут близкие и едва знакомые мне люди.

Наконец, прощание закончилось. Когда гроб выносили, я впервые увидел своё лицо – застывшее, восковое. Синяк на щеке старательно замазали, но он всё равно был заметен. Я решил никуда не ходить, а сидеть дома и смотреть на собственную фотографию с черной ленточкой еще школьной давности, но что-то влекло меня за телом. Какие-то нити всё еще связывали меня с ним. Грянул траурный марш – вот додумалась мама! Зачем это было нужно? Хорошо хоть унесли все эти венки да цветы…

Я пошел следом за толпой, стараясь не смотреть на гроб. Марш играл, люди плакали, меня трясло. Никогда не думал, что мои похороны будут таким мрачным зрелищем. Да уж…

- Не хочу никуда ехать! – решил я, с ужасом представив, что буду сидеть в катафалке рядом со своим телом. - Лучше бы сразу перенестись, куда надо.

Не успел подумать об этом, как оказался перед свежевырытой могилой на ближайшем кладбище. Катафалк туда еще не доехал, но народу уже собралось видимо-невидимо: бесплотного, бестелесного народу. И этот народ меня отчетливо видел. А вот я половину этой компании узрел в первый раз. С соседней могилы с любопытством выглядывала девчонка примерно моего возраста.

- С прибытием! – радостно помахала мне она. - Меня Рита зовут, а тебя?

- Дима, - устало сел я на скамейку. Не успел я сесть, как ко мне потянулись вереницы родственников – прабабушек, прадедушек, и еще уйма каких-то тетенек и дяденек. Старый дед Федот (бабушкин двоюродный брат, чья могила располагалась неподалёку) сел рядом со мной.

- Ну, здравствуй, внучек, - улыбнулся он беззубым ртом. - Как делишки?

- Да что-то не особо, - хмуро ответил я. - Не каждый день смотришь, как тебя хоронят.

- Похороны, как и свадьба, бывают раз в жизни, - подмигнул дед. - Наряжают тебя, умывают, причесывают, гости приходят, музычка играет - чем не свадьба?

- Тем, что после свадьбы ты продолжаешь жить, а после похорон – не особо.

- Кто-то продолжает, а кто-то так, просто мучается.

- А я вот на свою свадьбу ехала – и разбилась, - всё так же весело сообщила Рита, и только тут я заметил подобие фаты у неё на голове. Судя по её довольному виду, для неё теперь день свадьбы тянется бесконечно.

- Димка, а ты женатый? – заигрывающе спросила меня новая знакомая.

- Нет, - недовольно буркнул я, желая только одного – чтобы мое тело наконец-то привезли сюда и закопали. В довершение ко всему, полил дождь. Конечно, никто на него не отреагировал, и родственничков не уменьшилось, но мое и без того гадкое настроение опустилось ниже отметки «хуже некуда».

Наконец, по дороге прошлепал ряд машин. Я поднялся со скамейки и подошел к краю могилы. Глубоко, темно, на дне хлюпает вода. У меня круги пошли перед глазами – я резко отступил. Помню, что мои плечи дрожали, а какой-то дедуля ободряюще гладил меня по спине:

- Все тут будем, внучек! Не расстраивайся! Похоронют – и сразу полегчает. Ну, мало приятного, мало. А что теперь? Терпи. Молодой ведь совсем… и кто тебя так?

- Знал бы – им бы места было мало, - тихо ответил я.

Гроб как раз поднесли к могиле. Я глянул на своё восковое лицо, на сложенные на груди руки, на маму, которую вели под руки отец и тётя – и у меня началась настоящая истерика.

- Я не хочу умирать! – кричал я, тряся деда Федота. - Какая смерть? Я жизни еще не видел! Отпустите меня!

- Ой, боюсь, не упокоится твоя душа, - вздохнул кто-то сбоку. - Успокойся, парень. Ничем ты тут уже не поможешь. Смирись!

- Не смирюсь! – теперь уже вырывался я из цепкой хватки деда, чтобы бежать в неизвестном направлении. - Ни за что не смирюсь! Я жить хочу, понимаете? Я хочу жить!

Мне удалось вырваться, и я помчался к выходу. Меня по-прежнему тянуло назад, к телу, но я сопротивлялся, что есть силы. У ворот кладбища я заметил сиротливо стоявшую фигуру – значит, пришла! Не смогла не прийти.

Я остановился и смотрел на Дашино зареванное лицо. Она стояла, не двигаясь. Даже слёз не вытирала. Стояла под моим большим черным зонтом, который я забыл у неё незадолго до ссоры.

- Даша-Даша, - вздохнул я и пожелал оказаться где-нибудь подальше. Желательно, не дома. И оказался…на месте своей смерти. Здесь не осталось никаких следов произошедшего – только какое-то странное ощущение не давало мне покоя, как будто тут до сих пор пахло кровью. Моей кровью…

Я сел на тот самый большой серый камень, опустил голову на руки и замер. Мысли мои обрели ясность, тянуть на кладбище меня перестало – значит, тела моего больше в этом мире нет. Главный вопрос, который я ставил перед собой – что делать дальше? Я слабо представлял своё будущее земное существование. Долго ли мне здесь быть? И как, в конце концов, со всем этим справиться? Я не знал ответа ни на один из этих пунктов. Дождь закончился, а я всё сидел и смотрел на место своей смерти. Да, после похорон мне действительно стало легче. По крайне мере, я снова начал осознавать себя Дмитрием Коноваловым, а не неизвестной субстанцией. И способность отдавать отчет в своих действиях ко мне вернулась.

Итак… Я мертв! И что из того? Да, как человека, меня больше нет. Но в то же время я существую. И если то, что было под силу мне – человеку, сейчас вне моих возможностей, то и должно быть что-то наоборот – то, что я могу теперь сделать. Постепенно я успокаивался, но вместе с покоем в мою мятущуюся душу вернулась злость. Я не хотел покидать этот мир один! Я никак этого не желал! И именно здесь, на месте своей смерти, я понял – мои убийцы в скором времени присоединятся ко мне…

Что было дальше? А ничего особенного. Я ждал. Ждал и осваивал новые возможности. Почти всё время проводил дома – мама после похорон сильно сдала. Она на автомате ходила на работу, а всё остальное время просиживала в моей комнате. Если ей удавалось уснуть, она дремала на моей кровати, а я всё сидел и сидел рядом, злясь на собственную беспомощность и невозможность ей помочь. Когда мамули не было дома, я отвлекался тем, что принимал гостей, которых после похорон прибавилось – усопшие родственники приходили повидаться с моей душой. Говорили мало. Также мало напоминали себя прежних. Когда они появлялись, мне часто становилось тепло и уютно. Но были и такие, от которых веяло холодом. Таким был мой дед по отцовской линии.

Не помню, когда он появился. Это было сразу после девяти дней, по-моему. Он по-свойски прошел в мою комнату – я как раз был там один, мама еще не пришла.

- Что, привыкаешь? – даже не поздоровавшись, спросил он, располагаясь в кресле.

- Привыкаю, - кивнул я, поднимаясь с кровати.

- Ну-ну… тем более что ты, скорее всего, застрял на земле надолго.

- Почему это? – нахмурился я. Разговаривать с дедом мне не особо хотелось. Мы и при жизни не очень-то ладили, и я не видел повода после смерти относиться к нему иначе.

- А потому, что беспокойный ты очень, - менторским тоном ответил старик. - Всё мечешься, мечешься. К жизни хочешь вернуться. А зачем тебе это? Того и гляди, оставят тебя здесь – и мучайся.

- Как тебя оставили? – не удержался я.

- Почему это оставили? – развернулся дед.

- Да потому! Все, кто ко мне приходит, очень спешат – их ненадолго отпустили. А ты, по-видимому, никуда не торопишься.

Дед явно разозлился. В глазах его вспыхнул недобрый огонёк, но я сделал вид, что ничего не заметил. Я отчетливо чувствовал одно – от него веяло холодом, и мне хотелось, чтобы он поскорее ушел.

- Знаешь, что я тебе скажу? – насупился дух. - Долго тебе еще здесь киснуть! Дождешься, пока все твои родственнички повымрут, и будешь призраком в этих стенах метаться.

- Да, никогда ты не был хорошим человеком, вот тебя здесь и оставили! – не удержался я.

- А ты – хорош? – ухмыльнулся дед и растаял в воздухе.

Разозлил ли он меня? Да, в какой-то степени. Особенно если учитывать, что со своей смертью я так и не смирился, и рассчитывал, что позднее, когда моя душа, наконец, понадобится кому-то там, наверху, я смогу обрести покой. Да, я хотел покоя. С каждым днем я чувствовал всё большую и большую усталость. На меня словно что-то давило, какой-то груз. И теперь, когда дед спросил, хорошим ли я был человеком, кажется, понял, какой. После смерти у меня было время прокрутить в голове всю свою жизнь, но я старался гнать от себя прочь вопрос, а всё ли я делал правильно. И вот после визита деда все мысли, которых раньше мне более-менее удавалось избегать, снова появились в моей голове. И правда, почему я до сих пор здесь? Что со мной не так? Мало того, что меня убили, так еще и это… До самого прихода мамы я сидел на краю кровати и спрашивал себя, всегда ли поступал правильно. Да и как это вообще – прожить жизнь верно? Я ведь был простым парнем и жил, как все простые парни: кутил, увлекался, часами просиживал в Интернете, дрался, ссорился, обижался. Но из этого и состоит наше существование, ведь правда? За что же мне сейчас нет покоя? Я думал, думал, думал… Вспоминал наши с мамой периодические скандалы, ссоры с друзьями, всякие прочие мелочи из недавнего прошлого. В итоге я понял одно – сложно оставаться честным с самим собой. Может быть, я просто боялся признать свои ошибки. Может быть, не хотел этого делать, но в тот день я мысленно попросил прощения у всех, кого я когда-либо обидел. Только сейчас я ощущаю, что тогда это действительно помогло – мне стало гораздо легче.

А потом пришла мама – не одна, с тётей Валей. Тётя теперь приходила чаще, чем это случалось при моей жизни, и я был этому рад – по крайне мере, мама реже оставалась одна. Они сидели на кухне и разговаривали, а я стоял у окна и смотрел на мир, с которым меня так неожиданно разделили. Почему, проживая свою земную жизнь, мы так мало ценим это? Ведь она может закончиться в любой момент, и то, что вчера казалось обыденным, скучным, иногда даже раздражающим, станет самым желанным, но недоступным. Мало кто задумывается об этом при жизни – я-то вот точно не задумывался. Если бы у меня был шанс вернуться обратно, я бы принял его без сомнений, что бы ни ожидало меня впереди, но мне такого шанса никто не предлагал. Оставалось только одно – стоять и смотреть на погожий солнечный день, как, наверное, смотрит заключенный из окна одиночной камеры, когда видеть – видишь, а достать не можешь.

Весь меланхолично - раздумывательный настрой, только что владевший мной, тут же улетучился. Я уже говорил, что после похорон стал больше самим собой – таким, каким был при жизни, а был я человеком очень деятельным и вспыльчивым. Просидеть за однообразной работой более часа было для меня настоящей проблемой. А тут я уже вторую неделю сидел в четырех стенах, размышляя о сущности бытия.

- Хватит, - сказал я себе вслух, чтобы вспомнить, как звучит собственный голос. - Хватит сидеть тут и киснуть! Надо что-то делать.

И первое, до чего я додумался – наконец выйти на улицу. Ну и пусть я не почувствую солнечного света. Пусть! Зато я смогу привести в порядок мысли, и хоть чуть-чуть избавиться от чувства вины за собственную смерть. Я не собирался идти в какое-либо определенное место – просто хотел размять ноги. Уже привыкнув к своему новому состоянию, я пожелал оказаться у подъезда, и через секунду шел по улице. Сначала мне действительно стало веселее – казалось, что за дни, прошедшие после моей смерти, мир полностью переменился. Всё вокруг цвело, веселилось и жило, как никогда. И только я… На этой мысли вся моя радость угасла…

Я, не разбирая дороги, и даже не утруждаясь обходить многочисленных прохожих, пошел к родному универу. Хотелось увидеть хоть кого-то знакомого. А если честно – не могу назвать это любопытством, но у меня возникло смутное желание посмотреть, а помнят ли еще обо мне.

Как раз заканчивалась перемена, когда я вошел в аудиторию. На какой последней паре я присутствовал? Ах, да… На бухучете, если память не изменяет. Вот и сейчас должен был быть бухучет. Когда я вошел, внутри было шумно, но как-то невесело. В любом случае, не так весело, как обычно. Темы моего убийства никто прямо не касался, но я явно ощутил, что пара-тройка людей всё же думает об этом. И я бы думал, если бы поменялся с кем-то из них местами.

Моё место рядом с Артёмом пустовало. Я сел и попытался представить, что я всё еще жив. Сейчас войдет Ирина Павловна, и своим противным голосом скажет: «Коновалов, начнем с тебя! Что такое…» И так далее, и тому подобное. На пару секунд мне это даже удалось – правда, для этого пришлось закрыть глаза, чтобы не видеть своих рук, исцарапанных в зряшных усилиях подняться тогда… Ирина Павловна вошла, начался семинар, а я сидел и слушал, стараясь забыть о том, что кто-то в данной аудитории – бесплотный призрак недавно убитого парня, и это я. Как и всё прочее, не помогло… Тогда я, решив побыть хоть немного человеком, последний раз глянул на лица своих одногрупников и весело сказал:

- Ну, прощайте. Счастливо оставаться!

Меня, конечно же, никто не услышал, и я тихо вышел из аудитории… Домой меня тянуло мало, поэтому я медленно спустился по лестнице, покинул универ и свернул за угол. Путь мой лежал мимо университетской курилки. Здесь прятались от бдительных глаз педагогов те, кто и трех часов не мог провести без сигареты. Я шел, полностью погрузившись в свои мысли, но вдруг… Нет, я даже не знаю, как описать это ощущение… Как будто мне опять воткнули нож в старую рану. Я чуть не согнулся от боли и резко остановился. Ощущение усиливалось. Мимо меня прошел кто-то – от него резко воняло сигаретами. Я поднял глаза и увидел буйную рыжую шевелюру.

Нет, я не узнал этого парня – я ПОЧУВСТВОВАЛ, что это Он. Один из той компании, которой я был обязан своим нынешним состоянием.

Поймете ли вы, каково мне было в тот момент? Вряд ли… Это к лучшему, что не поймете. Я бы такого и врагу не пожелал. У меня в душе всё перевернулось, и волна неконтролируемой ярости накрыла меня с головой. Я непроизвольно сжал руки в кулаки. Представляю, как я выглядел в ту минуту! Если бы кто-то мог меня увидеть, он бы точно перестал спать ночами.

Я двинулся за Рыжим, тогда еще не зная, что буду делать дальше. Я просто шел, даже не задумываясь, зачем. Мне было больно находиться рядом с ним, но я не отставал ни на шаг. Не отступил я и тогда, когда он вошел в подъезд большого кирпичного дома и поднялся в свою квартиру.

Его квартира не особо отличалась от моей – у нас были дома похожей планировки: прихожая, небольшой коридорчик, три комнаты, маленькая кухонька, кладовка, ванная. Обыденно… Старая мебель, от обоев в полоску рябило в глазах. Рыжий переоделся, прошел на кухню и полез в холодильник. Я смотрел и усмехался – редкий случай, когда хотя бы подобие улыбки появилось на моих губах после смерти. Он был связан со мной – пролитой кровью, и пусть не его рука нанесла решающий удар, он всё равно был виновен. Даже родственники связаны менее крепкими узами, чем связало нас его преступление. Теперь я явственно видел, что вокруг него сгущается чернота. Она поглощала его, а я… В какой-то степени был рад.

Я не собирался уходить и упускать его из виду – просто сидел в кресле и наблюдал за обычной суматохой человеческой жизни. Просто мой час еще не настал… Рыжему явно было не по себе. Он выглядел встревоженным, постоянно озирался по сторонам, как будто за ним кто-то следил. Как будто! Я рассмеялся. Рыжий вздрогнул и снова обернулся, но меня не увидел. Он включил телевизор и примостился на диване. Я всё еще терпеливо ждал.

За окном темнело. Наконец, стало совсем темно. Около одиннадцати объект моего наблюдения выключил телевизор и пошел в спальню. Теперь его беспокойство явно ощущалось – его лицо, всё в больших рыжих веснушках, было белее мела. Руки тряслись, когда он потушил лампу и включил ночник.

- Пора, - сказал мне внутренний голос.

Рыжий как раз стоял у тумбочки и устанавливал будильник. Я видел его тусклое отражение в трюмо, когда медленно подошел к нему и опустил ледяную руку на плечо. Не знаю, как он почувствовал моё прикосновение, вздрогнул и обернулся. В его глазах читалось видимое облегчение, когда он увидел пустую комнату. Рыжий вздохнул и опять повернулся к тумбочке, но…

Он смотрел вперед, не мигая. Его лицо резко исказилось, глаза чуть не вылезли из орбит… А я радостно улыбался – улыбался потому, что в зеркале появилось моё пугающее отражение за его спиной…