Поделись страницей

Категории

Миниатюра [215]
Мистика, ужасы [61]
Фэнтези [50]
Научная фантастика [11]
Сказка [63]
Детектив [24]
Романтика [36]
Юмористическая проза [26]
Реалистическая проза [44]
Рассказ [329]
Все, что не попадает под категории, или Вы затрудняетесь с их определением)

Приветствуем!


Поиск по сайту

Блог

Достоевский ни в чём не виноват!
Категория: Критические статьи
Нажмите для увеличения картинки

Представителям европейских государств, где пытаются запретить изучение творчества Достоевского и других российских и советских писателей, не надо забывать, надо знать, что российская и советская литература являются частью мировой литературы, частью мировой культуры.

Добавил: Васил
Про двух россиян
Категория: Познавательно-развлекательное
Нажмите для увеличения картинки

В этой работе я расскажу в краткой форме про двух россиян, которых знаю лично. За достоверность информации, как говорят, гарантирую. Первого россиянина я назову Игорем, а второго героя моей статьи я назову Вероникой.

Добавил: Васил
Ф. Гарсиа Лорка о колыбельных
Категория: В помощь поэту
Нажмите для увеличения картинки

Лекция Ф. Гарсиа Лорки о колыбельных. Спасибо за наводку нашему автору Жене Стрелец (Age Rise).
 

Добавил: Lorenzia

Облако тегов

Соцопрос

Кто Вы по знаку зодиака?
1. Близнецы
2. Лев
3. Телец
4. Овен
5. Скорпион
6. Весы
7. Рыбы
8. Стрелец
9. Козерог
10. Водолей
11. Дева
12. Рак
Всего ответов: 119

Проза

Главная » Проза » Малые жанры » Рассказ

Солнце Йены
Первые главы моей повести "Солнце Йены".
…Рыжая белка торопливо грызла орех, обхватив его маленькими лапками, с силой разгрызая его. Ей удалось наконец-то уединиться чтоб подкрепится раздобытым большим орехом вдали от остальных зверей без риска попасть на обед какому-то волку или соколу. Зверёк уселся между ветвями небольшого деревца в трёх футах от земли и начал пиршество. Обстановка как нельзя лучше настраивала на романтический лад – осенний лес, залитый светом заходящего солнца, мягкий ковёр из жёлтых листьев на земле – этот пейзаж вызвал бы у поэта непреодолимое желание схватить поскорее перо и бумагу и разразится одой красоте осеннего леса, но белка была целиком поглощена трапезой.
Вдруг что-то нарушило её ужин. Зверёнок навострил уши и замер, прислушиваясь. Слух белки уловил где-то в стороне, за деревьями странные звуки – хрипение лошадей и гулкий цокот копыт по сухой земле. Белка испугалась, схватила недоеденный орех и соскочила на землю, и не зря – спустя мнгоновение одна из веток подалась в сторону, и на полянку выехал всадник. Светло-синий доломан и белый ментик, отороченный мехом, безошибочно выдавали в нём рубаку-гусара, воина прославленного пятого гусарского полка Великой Армии. Впечатление, производимое фантастической формой, усиливалось залихватски закрученными вверх усами и двумя косичками, свисавшими из-под ментика на молодое, но отнюдь не юношеское лицо. У пояса всадника висела кривая сабля, одной рукой он правил добрым нормандским жеребцом, а свободная рука сжимала короткий карабин.
Белка, испуганная появлением громадного животного, да ещё со всадником на спине, испуганно бросилась в кусты. Конь, не ожидавший такого, шарахнулся в сторону от выскочившей у него из-под ног белки и испуганно заржал. Гусар также почувствовал мимолётный испуг, но, видно, тут же подавил его, вскинув к плечу карабин. Секунду он пребывал в настороженном положении, беспокойно ища глазами цель, но, увидев виновницу испуга его коня, гусар опустил оружие и добродушно рассмеялся.
- Ah! diable! Всего лишь белка! А я уж думал, тут по меньшей мере пикет пруссаков, так Баярд испугался!
- Нет, Гильом, ты меня всегда удивлял. Ну ты сам подумай, как здесь могут быть немцы? Эти les idiots paresseux никогда бы не удосужились послать пикет в это место. – вслед за этими словами на полянку выехал второй гусар. Он был одет точно так же, как и первый, только он был постарше, и его лицо пересекал шрам от сабельного удара.
- И правильно сделали, что не отправили бы! Я не понимаю, что мы в этой глуши делаем! И куда только смотрит наше командование!
- Ну, mon garcon, ты лучше не обсуждай приказы, а думай над тем, как их выполнить получше. Я думаю, нам незачем прочёсывать весь этот проклятый лес – здесь вроде бы как самая высокая точка этих чёртовых высот, так что просто осмотрим окрестности отсюда.
-Но как, Франсуа? Здесь же деревья повсюду, я лично ничего не вижу. – в изумлении ответил первый гусар товарищу.
- Чёрт, Гильом, ты что, не ел утром, что мозги совсем не варят? Вокруг тебя столько потенциальных сторожевых вышек, что сосчитать нельзя! Вот это дерево, кажется, самое высокое, так что давай, полезай наверх и посмотри внимательно, нет ли поблизости никаких прусских отрядов.
-А почему это я должен лезть? – спросил первый всадник, нахмурив брови.
-Нет, ну не я же! Во-первых, ты моложе на целых четыре года, во-вторых надо же чтобы кто-то прикрывал тебя снизу, если появятся враги – ну или ловил тебя если ты окажешься не гусаром, а мешком с дерьмом и рухнешь с дерева! – и Франсуа засмеялся собственной шутке, как будто бы отмочил смешной анекдот.
Гильом нахмурился ещё больше, пробормотал что-то в ответ, но таки слез с лошади, оставил карабин, ташку, саблю и полез на дерево. Вопреки предсказаниям своего товарища, парень он оказался ловкий, и довольно быстро вылез наверх, выставив лицо из листвы.
Перед Гильомом открылась прекрасная панорама Ландграфенбергских высот, залитых светом клонящегося к закату солнца. Лес покрывал крутые холмы, глубокие овраги между ними также заросли деревьями. Лес казался безжизненным - ни одного дымка не пробивалось сквозь кроны деревьев, в воздухе слышалось лишь щебетанье птиц и скрип деревьев. Только на севере, там, где лес заканчивался, и начинались пшеничные поля, практически на горизонте, в воздух поднималось множество дымков – там, судя по всему, располагался прусский лагерь. Он был далеко, острые глаза гусара едва различали его на небосклоне, но всё же большое тёмное пятно чётко показывало место расположения лагеря.
Гильом осмотрел окрестности, запомнил примерное расположение прусского лагеря и осторожно слез с дерева. Отряхиваясь, он с торжествующим видом, сказал товарищу:
-Ну что, Франсуа, не пришлось тебе меня ловить, а? Я тебе в лазании по деревьям сто очков вперёд дам ещё!
-Кончай хорохориться, Леблан, лучше скажи, что ты там увидел.
-Да ничего интересного. Пруссаков, судя по всему, на всех высотах ни одного человека. Их лагерь там, на севере – и гусар махнул рукой по направлению на север.
-Ну и отлично. Теперь можем с лёгкой душой ехать к нашим – и так мы уже здесь слишком долго задержались. Задачу мы выполнили, значит теперь можем и отдохнуть – поехали, расскажем Барберену что видели, а потом к Жаннетте – я знаю, в её повозке завалялась пара-тройка бутылок отличного бургундского.
-Не откажусь, Франсуа! Что ж, поехали.
Гильом вскочил на жеребца, и два товарища поехали вниз по южному склону высот. После примерно получаса петляния между деревьями, разведчики выехали в чистое поле. Примерно в полумиле от окраины лесы начинались дома Йены – ничем не примечательного саксонского городка, которому, однако, при всей своей захолустности предстояло прославить французское оружие. Теперь же, оба гусара с радостными возгласами пришпорили коней и поскакали в город – им хотелось отдохнуть от бесконечных разъездов по высотам, и они обрадовались чистому и ровному полю.
Правда, поле было не совсем чистое – оно кишмя кишело французскими солдатами. Кого тут только не было: пехотинцы, егеря, кавалерия, артиллерия – и все были заняты каким-то делом. Одни солдаты останавливались на привал, другие приводили в порядок амуницию и обувь после трёхсоткилометрового марша из самой Баварии, третьи мчались куда-то с донесениями. Воздух буквально гудел от голосов этого человеческого муравейника, людей было так много, что земли под ними было практически не видно, однако два товарища уверенно пробирались сквозь толпу, громко требуя себе дорогу. Они переехали поле и вошли в город, на улицах которого людей было ещё больше, чем в окрестностях. Улицы были запружены лошадьми, крытыми фургонами и пушечными упряжками, однако, на удивление заторов на улицах не было – поток людей и повозок двигался вполне организованно, и неизбежных при продвижении через город в любой другой армии стычек и ссор не возникало – сразу было видно, что дисциплина на высоте. Не было стычек ещё и потому, что настроение у солдат было на высоте – боевой дух армии небывало поднялся после крайне удачной прошлогодней кампании, когда всю силу Великой Армии на себе познали австрийцы и русские, и ещё больше – от осознания того, что армия опять идёт в бой под началом своего великого командира. Несмотря на то, что некоторые старики, помнившие рассказы своих отцов, воевавших в Семилетней войне о крепости армии Фридриха Великого и непобедимости пруссаков, открыто сомневались в исходе кампании и побаивались встречи с немцами, начало войны было вполне удачным – в небольшом деле при Заальфельде четыре дня назад был разгромлен большой немецкий отряд, командир которого принц Людвиг был убит простым французским сержантом, а его солдаты – частью взяты в плен, частью разбежались. Теперь же все солдаты были полны боевого задора и жаждали встретиться с вражеской главной армией, которая, по слухам, была где-то недалеко.
Однако того, чего можно было сказать о французских солдатах, нельзя было сказать о жителях Йены. Они удивлённо выглядывали на улицу из окон своих домов – такое большое войско ещё никогда не проходило через их город, даже старожилы не могли припомнить ничего такого. Женщины причитали («Ой, Ильза, что это будет! Все посевы небось вытопчут!»), из мужской половины населения одни заговорчески шушукались в единственной в городе пивной, строя планы как бы содрать с «туристов» побольше денег за еду или за постой, и здесь не оставляя своей типично немецкой прагматичности.
Однако не у всех настроение было такое миролюбивое – часть горожан смотрела на проходивших французов с плохо скрытыми презрением и даже ненавистью, с отвращением сплёвывая на мостовую и отвергая все попытки французов заговорить, и таких людей было немало. Они не обсуждали, как бы построить на войне коммерцию, не беспокоились о вытоптанных посевах – нет, они «просто» желали смерти всем французам, которые в их глазах были чуть ли не варварами, предводительствуеми злобным корсиканским карликом с непроизносимой фамилией. Уже в то время, на почве гордости за великие победы Фридриха Второго, началось складываться то, что позднее стало великогерманским шовинизмом, а со временем и нацизмом. В глазах этих людей Пруссия была величайшим в мире государством, призванным идти от победы к победе над жалкими «унтерменьшами».
Однако, к счастью, тогда ещё такие люди были скорее исключением из общего правила, и
французские солдаты ничуть не чувствовали никакой вражды к местному населению, просто не замечая недоброжелателей. Да и что те личности могли сделать, если французские солдаты были под командованием своего великого императора, который мог буквально свернуть горы?
Наши гусары пробились на главную улицу и направились в южный конец городка, где располагался штаб их полка. Движение шло довольно медленно, и всадники просто сгорали от нетерпения доложить командиру о увиденном и наконец освободится, но поделать было нечего – пришпорить коней они не могли. Всадникам пришлось запастись терпением, и через 15 минут они подъехали к штабу пятого гусарского полка.
«Штаб» представлял собой довольно грязный одноэтажный каменный домик с пристройкой для скота, крытый соломой. Внутри это строение делилось на две половины – кухню и спальню хозяев. Сейчас кухню занял штаб полка, хозяева же – пожилой немец с женой перешли в спальню. В кухне на лавках, стоявших вдоль стен сидело несколько младших офицеров в форме пятого полка, а за единственным, грубо сколоченным из берёзовых досок столом сидел громадный детина лет сорока – то был командир полка, полковник Антуан Барберен. Этот офицер был хорошо известным если не всей армии, то всей лёгкой кавалерии – он на своём веку побывал в множестве сражений под знамёнами сначала французского короля, потом республики, а потом и имперским орлом: он дрался и под Вальми, и подавлял Вандейское восстание, и изнывал от жары в Египте, и чуть не умер от обморожения в Альпах, и был ранен под Маренго, и чуть не погиб под Аустерлицем, когда, преследуя какого-то русского драгунского поручика, провалился под лёд в азарте погони и спасся только ценой потери всего снаряжения и лошади. За все подвиги он был назначен командиром пятого полка – и вот теперь Барберен, обладатель креста почётного легиона, подполковничьего чина и пистолетной пули в ноге, всаженной туда в Италии австрийским офицером, сидел в захолустном немецком городке и строчил приказы по полку. Несмотря на боль в ноге – пуля ни с того, ни с сего дала о себе знать, подполковник пребывал в прекрасном расположении духа – ему передалось настроение всей армии, и он, как и все, жаждал битвы.
Однако он был не единственным старшим офицером, который находился в штабе полка – напротив него, откинувшись на спинку топорного берёзового стула, развалился весьма колоритный мужчина, одет с таким франтовством, насколько его позволяла военная форма – на нём были чёрные, вышитые золотом доломан и ментик, отороченные мехом, широченные красные шаровары, одетые поверх сапог и чёрная треуголка, обшитая золотым галуном. На расшитом золотом широком поясе на очень длинных ремешках висела неуставная кривая сабля, чей резкий изгиб выдавал её восточное происхождение. Лицо этого человека, несмотря на залихватски подкрученные чёрные усы, выражало крайнюю степень беспокойства и нетерпения, в отличие от командира полка, с невозмутимым видом сидевшего напротив него и строчившего приказы.
-Diable! Барберен, когда же наконец вернутся ваши хвалёные разведчики? Я уже заждался, в 6 я уже должен докладывать о разведке начальству!
-Господин генерал, не беспокойтесь вы так, Леблан и Фроссар – лучшие солдаты моего полка, я уверен они через минуту- другую вернутся. О! А вот и они! Ну что я вам говорил, господин Лассаль? – И при виде входящих в комнату гусар полковник и прославленный генерал Лассаль (а это был именно он) как один вскочили со стульев. Не успели разведчики взять под. козырёк, как Лассаль воскликнул:
-Un millier des diables! Ну что, есть на Ландграфенберге пруссаки или нет? Отвечайте!
-Ваше превосходительство, во время рейда… - начал было Франсуа, вытянувшись во фрунт перед генералом, но тут Лассаль перебил его:
- К чёрту все эти формальности! Говорите коротко: есть на горе пруссаки или их нет?
-На самой горе – ни души, только в двух-трёх лье по дороге на Веймар виднеются дымки большого лагеря.
-О, господи! Да это же важнейшая новость всего этого дня! – буквально закричал Лассаль, и, схватив треуголку, бросился из дома. Сиганув мимо оторопевших гусар в низкую дверь чёрно-золотой молнией, он выскочил на двор, вскочил на своего арабского скакуна, стоявшего у коновязи, и поскакал аллюром по дороге на Геру, заставляя перехожих шарахаться в сторону при его виде.
Глава 2
- Vorwarts! Schneller! Schneller, mutter euer! – орал гориллообразный унтер-офицер на шедших за ним мушкетёров в узких синих мундирах и старомодных двухугольных шляпах. Одежда воинов была покрыта толстым слоем серой дорожной пыли, измождённые лица выражали крайнюю степень усталости. Мушкетёры еле тащились, загребая ногами, затянутыми в белые гетры дорожную пыль, едва не падая от усталости и от веса туго набитых ранцев и тяжёлых, ещё фридриховских времён мушкетов. Шагавший впереди роты унтер-офицер с алебардой в одной руке и палкой в другой, то и дело оборачивался и быстро загонял ударами палки обратно в строй отставших.
- Donnerwetter! Я вам покажу, как ленится, жалкое отродье! Вас не за то кормят, чтоб вы только деревни грабили и плелись, как улитки! Ничего, как придём в Наумбург, я вам устрою взбучку, козявки! – орал на солдат унтер, подбадривая их. В ответ на удары и ругню, солдаты, когда офицер на минуту отворачивался, смотрели ему в спину ненавидящим взглядом и про себя желали ему отправится в место, гораздо более жаркое, чем Германия.
Особенно ненавистно на унтера смотрел молодой солдат, шедший прямо за ним. Мушкетёру было где-то лет двадцать –двадцать пять. Несмотря на то, что он был согнут под тяжестью груза, было видно, что это высокий и крепкий человек – в те немногие моменты, когда он выпрямлялся, можно было увидеть, что солдат выше всех своих товарищей, включая и унтер-офицера самое меньшее на голову. У солдата было очень крепкое телосложение, ему было очень тесно в узком мундире, который буквально трещал на широкой, мускулистой груди. Довольно-таки красивое лицо солдата было покрыто пылью, а верхняя губа была рассечена, видимо солдату уже досталось от унтер-офицера.
Мушкетёрский полк был в дороге уже с самого утра. Выйдя из Веймара на рассвете, невыспавшиеся солдаты, которые к тому же были очень голодны (рационы, выданные при выступлении из Берлина, быстро закончились или были выброшены солдатами, чтоб не отягощать себя на марше) и ничего так не желали, как часа-другого сна (или рейда по овчарням, чтоб наконец-то наестся вдоволь) теперь должны были маршировать по пыльным дорогам чтоб к вечеру быть в Наумбурге. Солдатам предстояло пройти за день 60 километров – для этого надо было идти очень быстро, но уставшие воины плелись как черепахи. Рельеф местности также не доставлял радости – дорога к Наумбургу то ныряла в овраги, то взбиралась на холмы, словно издеваясь над солдатами прусской армии.
Когда в очередной раз мушкетёры преодолели один из многочисленных холмов, в отрядах, шедших перед ними начался сначала какой-то ропот, затем шедшие впереди полки и вовсе встали на месте. Унтер офицер, ещё минуту назад с бранью подгонявший солдат, приказал и им остановится. Солдаты, радуясь остановке, уже повалились на землю, намереваясь хоть минут пять отдохнуть от трудностей марша, но тут впереди показался всадник, галопом мчавшийся от головы колонны. Человек, сидевший на недурном ганноверском жеребце, был совершенно взъерошен – шляпа съехала на затылок, парик также сполз назад, демонстрируя присутствующим блестящую на солнце гладкую как шар лысину, однако всадник – а это был командир полка барон Франц Фон Вурмбранд - совершенно не обращал на этот прискорбный факт решительно никакого внимания.
-Halt! Halt! – буквально ревел барон, нещадно гоня коня по обочине дороги – Всем стоять! Король едет!
И действительно, в отдалении показалась небольшая группа всадников в пёстрых одеждах. Она была довольно далеко, однако вскоре можно было увидеть, что конники едут лёгкой рысью. Небольшая кавалькада, судя по всему, включала офицеров всех родов войск, так как при взгляде на неё у людей просто в глазах рябило. Чуть впереди основной группы ехало два человека в синих мундирах, выделявшиеся громадными султанами на треуголках.
При появлении королевской свиты, в унтера словно вселился бес. Он словно коршун налетел на расположившихся на обочине дороги мушкетёров, поднимая их бранью и ударами палки. Когда опешивших солдат всё же удалось поднять, унтер-офицер такими же методами начал строить роту во фронт лицом к обочине дороги. После низвержения на головы подчинённых целого водопада отборнейшей солдатской ругани и града палочных ударов и зуботычин, ему удалось заставить роту замереть в стойке «смирно» лицом к обочине.
Группа всадников как раз подъезжала к этой роте. Теперь было ясно видно, что кавалькада состоит из богато разукрашенных разнообразными наградами офицеров всех родов войск, носивших мундиры своих полков, и полуэскадрона кирасир, следовавших за свитой. Два всадника, скакавших впереди всех, были первыми лицами Пруссии и надеждой всей Германии, за исключением её южной части – это был король Фридрих-Вильгельм Третий и главнокомандующий герцог Брауншвейгский.
Первый был человеком в самом расцвете сил, чьё вытянутое, длинное лицо так и светилось силой и здоровьем, хоть и было немножко бледным. Ему было 36, он ещё не успел вкусить всех плодов правления одной из самых сильных стран в мире, однако уже успел прославится как нерешительный и робкий правитель – злые языки говорили, что страной правит его жена, в то время как сам король молится и отдыхает в спальне. Да, он был нерешительным человеком, который решился объявить войну Франции только с третьей попытки, да, его жена была гораздо большей патриоткой Германии, чем он сам, однако король, с другой стороны, был очень добрым и верующим человеком. Он любил Пруссию, любил Бога, не понимал, зачем ему надо воевать с Францией, и не любил эту войну, которая, как он уже предчувствовал, не могла закончится для Пруссии удачно.
Герцог был почти полной противоположностью. Старик, с трудом державшийся на лошади, страдавший одышкой, производил впечатление человека, которому надо не ходить в походы, а сидеть у камина и покуривать трубочку. Однако весьма спесивый взгляд, бросаемый герцогом из-под громадного парика, а также синий военный мундир с громадной звездой на груди не оставлял сомнений в профессии этого старика. Герцог Брауншвейгский, несмотря на свои семьдесят лет, был генерал-фельдмаршалом прусской армии и главнокомандующим её вооружённых сил. Этот военачальник имел богатый боевой опыт – ещё при Фридрихе Великом он прославился как мастер партизанской войны, заманивавший в искусно организованные засады австрийские и русские полки. Однако этим его удачный опыт и заканчивался – он был уже бит французами под Вальми, что вызвало недоумение и разочарование в Пруссии, так как в той битве всякие голодранцы-санкюлоты нанесли поражение объединенной армии Пруссии и французских эмигрантов. Однако его слава как фридриховского командира давала ему сто очков вперёд при выборе главнокомандующего для королевской армии, и он был назначен главкомом.
Всадники на рысях проскакали мимо батальона, не обращая внимания на приветственные крики солдат, но остановились у замыкающей роты. Король вскинул руку, приветствуя солдат.
-Stillgestanden! Auden geradeaus! – зычным голосом скомандовал унтер-офицер, салютуя королю алебардой.
-Mein kinder! Карлик Буонапарте вторгся на священную землю Германии, оскверняя её грязными сапогами своих санкюлотов и прочих мошенников, ну да вы это и так прекрасно знаете! – обратился к солдатам герцог, закашлялся и через минуту продолжил – так не расстройте своего короля! Гоните этих свиней в хвост и в гриву, не забывайте заветов великого Фридриха и разделайте этих сапожников и бочаров к чертям! – и герцог снова закашлялся, махнув рукой. Это означало, что полк может идти дальше.
-Links-um! Vorwärts-marsch! – раздалась команда, и строй пехоты повернулся через левое плечо. Однако несколько солдат, одуревших от усталости, замешкалось, а мушкетёр, стоявший прямо за унтером даже повернулся не налево, а направо. Произошло столпотворение, строй роты чуть не рассыпался, но унтер-офицеру таки удалось сохранить более-менее приличный строй, и полк продолжил свой марш, в то время как король с фельдмаршалом поскакали дальше по обочине дороги, время от времени останавливаясь, чтоб посмотреть на прохождение того или иного полка.
Как только король с герцогом отъехали на достаточное расстояние, солдаты, при короле шедшие печатным шагом, тут же со вздохами облегчения перешли на свободный шаг, устроив мушкеты поудобнее. Унтер-офицер оглянулся, удостоверился что отряд короля достаточно далеко, развернулся и обрушил на шедшего за ним мушкетёра страшной силы удар палкой, такой, что тот чуть не свалился на дорогу.
-Ах, ты, сволочь, свинья польская!!! Да как ты, отродье свиньи и быка, смеешь меня подставлять перед самим кёнигом!!! Вот тебе! И ещё получай! – орал унтер, нещадно лупя мушкетёра. – Будешь знать, как нарушать строй! Град ударов прекратился. – Ничего, вот тебе задаток, как придём в Ауэрштедт, получишь ещё! – унтер прекратил бить рядового и наконец отвернулся.
Мушкетёрский полк фон Вурмбранда продолжал свой марш навстречу неизвестности.
***
- О нет, светлейший князь, даже и не думайте об этом! Вы делаете из этих французов чёрт знает что! – рассмеялся прямо в лицо князю Гогенлоэ генерал фон Тауэнцин, откидываясь на спинку изящного стула. – То, что они так быстро двигаются, ещё не значит что они способны на такие сверхусилия. Нет, я ручаюсь, никто никогда не сможет пройти Ландграфенберг за одну ночь.
- Ну, допустим не пройдут. Ну а что завтра? Послезавтра? Этот Буонапарте уже показал в прошлом году австрийцам и русским, на что он способен. – князь Гогенлоэ, не прекращая смаковать жареного поросёнка, ответил генералу, попутно усердно орудуя ножом и вилкой.
- Я вас умоляю, светлейший князь! Завтра мы соединимся с королём, ещё Рюхель подойдёт, и мы зададим этому корсиканскому карлику трёпки такой, какой он ещё не видывал! Бьюсь об заклад, мы побьём французов! – фон Тауэнцин так возбудился, что бросил на стол вилку и вскочил из-за стола, начав расхаживать по небольшой, но красиво убранной комнате взад и вперёд.
-Ну, Макка он же разгромил, как-никак. – ответил князь, пережевывая мясо пухловатыми челюстями.
-Ваше превосходительство, не сравнивайте, пожалуйста, австрийцев и нас. Мы их били в семилетнюю, и будем бить если понадобится!
-Ну, не знаю, ваше сиятельство, принца Людвига французы-то разбили… но не будем о плохом, генерал! У меня есть бутылка прекрасного мозельского, почему бы нам не распить её, пока вы не отправитесь к своему корпусу?
-Знаете, не откажусь от вашего предложения! – ответил генерал, и полководцы, встав из-за стола, вышли из комнаты. Как только голоса князя и генерала затихли, денщик князя, стоявший у двери, воровато оглянулся, и бросился к столу, жадно поедая остатки барского обеда.
***
С громкими возгласами радости мушкетёры бросились на сеновал, сбрасывая с себя тяжёлые мушкеты и ранцы. Наконец-то длинная и тяжёлая дорога, петлявшая между холмами вышла на равнину, и солдаты могли передохнуть в деревне, так удобно подвернувшейся на обочине дороги. Если бы солдаты были не такие усталые, они был обязательно предприняли рейд по овчарням или даже крестьянским домам, что набить пустые желудки, но мушкетёры были так измучены, что практически сразу легли отдыхать – одни залезли на сеновал, другие, менее удачливые, удовольствовались землёй.
Среди последних был и наш долговязый мушкетёр – он в изнемождении повалился на землю, прислонившись спиной к стене амбара. Положив рядом мушкет и ранец, он устало прикрыл глаза, рассчитывая вздремнуть с полчасика. Он уже почти заснул, как его разбудил резкий окрик. Солдат открыл глаза, и увидев перед собой унтер-офицера, вскочил, вытянувшись перед ним в струнку. Он быстро вспомнил события дня и не питал иллюзий относительно своего ближайшего будущого.
Donnerwetter! Эй ты, Войцех, или как там тебя, ану иди за мной, свинья позенская! - проорал в лицо мушкетёру унтер и потащил его за амбар. Там солдат не было, и унтер-офицер, удостоверившись в этом, развернулся и нанёс поляку страшной силы удар в подбородок. Тот побагровел и ухватился за ушибленное место, но тут мощный хук справа сбил его с ног.
- Вот тебе за то, что ты опозорил меня перед фельдмаршалом и самим королём, свинья! – и унтер пнул ногой скорчившегося на земле от боли солдата. – ну ничего, это только вступление к тому милому разговору, который тебя ждёт! – прорычал фельдфебель, развернулся и подошёл к тому месту где отдыхали солдаты. С минуту подумав, он зычным голосом скомандовал:
- Рёдерс! Бергманн! Бальк! За мной! – и три мушкетёра, отдыхавшие у стены амбара вскочили и с оружием последовали за унтером.
Зайдя за амбар, фельдфебель приказал привязать руки провинившегося к своей алебарде, положенной на поленницу и спустить с него мундир и сорочку, оголяя спину мушкетёра.
Когда с Войцехом начали проделывать эти приготовления, у него от страха помутнело в глазах. Он понял, что фельдфебель разозлился не на шутку – он решил устроить ему одно из самых жестоких наказаний, применявшихся в прусской армии – битьё шомполами.
Когда Войцех был раздет до пояса и надёжно привязан к алебарде, унтер-офицер выстроил вызванных им мушкетёров сбоку от провинившегося, и скомандовал:
- Шомпола вон! То-о-овсь! 20 ударов, начали! – и экзекуция началась.
Стальные прутья со страшной силой опускались на спину поляка, беспощадно разрывая его плоть. Первые шесть ударов он выдержал, но после седьмого через его сжатые зубы начали прорываться стоны, становившиеся всё громче и громче. Под конец наказания, когда вся его спина уже была исполосована следами от шомполов, Войцех орал благим матом, а фельдфебель, ухмыляясь, стоял перед ним, приговаривая:
-Вот тебе, свинья польская, будешь знать, отродье ты этакое, как меня подставлять! Ну всё, ты сегодня своё получил, но знай – ещё хоть один раз посмеешь ошибится в строю, так я из тебя весь дух шомполами выбью! – и унтер, окончив «учение», ушёл, приказав отвязать корчившегося от боли мушкетёра от алебарды. Тот, оставленный всеми на заднем дворе, ещё минут пятнадцать лежал ничком, стоная от дикой боли в спине, а потом медленно встал и пошёл, пошатываясь, на сеновал.
Категория: Рассказ | Добавил: Andrzej1 (06.06.2015)
Просмотров: 632 | Рейтинг: 0.0/0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

Вход

Добро пожаловать, Гость!


Гость, мы рады вас видеть. Пожалуйста, зарегистрируйтесь или авторизуйтесь!

Пульс форума

Паспортный столПерейти к последнему сообщению
Форум: Административные вопросы
Автор темы: Lorenzia
Автор сообщения: antonrudkovskiy2015
Количество ответов: 98
Разбор и правка стихотворенийПерейти к последнему сообщению
Форум: Критика
Автор темы: Lorenzia
Автор сообщения: kir53752007
Количество ответов: 156
Детские страшилкиПерейти к последнему сообщению
Форум: Стихофлуд
Автор темы: nhuafu
Автор сообщения: Alexandr
Количество ответов: 185
Общество анонимных стихоголиков :)Перейти к последнему сообщению
Форум: Кофейня писателя
Автор темы: Maria_Sulimenko
Автор сообщения: OKazik
Количество ответов: 70
Высказывания и афоризмыПерейти к последнему сообщению
Форум: Развлечения
Автор темы: Lorenzia
Автор сообщения: nstepanovs
Количество ответов: 25

Топ форумчан


























Переводчик

с на

Гороскоп

Loading...

Цитаты великих

Мы в контакте

Статистика

Доступно только для пользователей
На связи: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Недавно сайт посетили:


Легенда: Админы, Модеры, VIP-пользователи, Авторы, Проверенные, Читатели
adela1945(79), Listopad(61)

Старая форма входа

Рейтинг SIMPLETOP.NET Business Key Top Sites Проверка сайта