Проза

А в их далеком городе все каникулы умирали от обиды и ревности бывшие лучшие друзья Лены — Гена и Маринка. Внешне Гена выглядел спокойно, даже слишком спокойно. Но это было спокойствие мраморной статуи. Если бы кто-нибудь сумел заглянуть ему в душу, то поразился бы мраку, царившему там. Такой величины камень лежал на бедной Гениной душе, что как бы ярко ни светило солнце, ни один луч не проникал в нее.

Все каникулы он проработал грузчиком на складе у Алексея. Заработанные деньги хотел отдать Светлане — ведь ему больше не нужно было копить Лене на подарки. Но та неожиданно отказалась их взять.

— Купи себе, чего надо, — сказала мать, — а то ты все для других да для других. Хоть чем-нибудь порадуй себя.

Моя радость кончилась, — молча подумал Гена. — Навсегда.

Но деньги припрятал. Вдруг пригодятся для осуществления его замысла. Пусть пока полежат.             

А Маринка жила, как заведенная. Вставала, ела, убирала квартиру, бегала в магазины − и все молча. Как будто в ней туго-туго закрутили пружинку, и та, медленно раскручиваясь, побуждала ее к привычным действиям. Но ведь завод когда-нибудь кончится. Что с ней тогда произойдет, Маринка не задумывалась. Жила по инерции — и все.

Пару раз она сходила на свидание со Стасом. Но даже юморному Стасу не удалось ее расшевелить.

— Что с тобой? — допытывался он. — Такое впечатление, что ты разучилась улыбаться. Ну-ка, улыбнись. Вспомни, как это делается.

Маринка послушно попыталась. Улыбка получилась кислой − как будто съела лимон.

Они сидели в парке на скамейке, где когда-то Дима ей читал ее же стихи. И деревья вокруг были те же, и кусты. Только все стало совершенно бесцветным − как будто мир покрыл серый несмываемый налет.

Она вспомнила, как маленькой девочкой родители ее возили в Москву. Сначала Маринке очень понравилось метро, особенно эскалаторы. Но однажды ей попалась на глаза табличка "Выхода нет". Безысходность этого объявления так поразило ее психику и врезалось в память, что метро ей решительно разонравилось, и она стала просить, чтобы ее впредь возили  только на трамвае или троллейбусе.     

— Неужели метро хуже трамвая? — удивлялись родители. — Оно ведь такое красивое! И быстрее намного.

— Там выхода нет, — загадочно отвечала дочь.

— Выхода нет, — повторила она эту фразу, забыв, что Стас рядом. — Нет выхода, вот в чем дело.   

— Ты о чем? — не понял он. — Марина, что с тобой? Кто-то умер? Или ты неизлечимо больна? У тебя вид, будто ты только что потеряла близкого человека.

— Я потеряла близкого человека, — покорно согласилась она. — Ох, Стасик, как мне худо, если бы ты знал! Только ты ни о чем не спрашивай, ладно? Тебе эта правда будет неприятна.

— Ничего, переживу. Рассказывай, — потребовал он. — Не бывает безвыходных ситуаций. Из любой всегда можно найти выход. Даже если тебя съели папуасы — есть минимум два выхода. Выкладывай, и попробуем их отыскать вместе.

И она рассказала − про себя и про Диму. Он выслушал ее и долго молчал, рисуя прутиком черточки на снегу.

— Выходит, я у тебя, вроде отдушины, — наконец, произнес он. — Вот никогда не думал увидеть себя в этой роли. Очень, знаешь, несимпатичная роль.

— Я понимаю, — грустно согласилась Маринка. — Прости. Ты хотел правду — ты ее узнал.

И она поднялась, чтобы уйти.

— Постой, — остановил он ее. — Сядь. Давай поговорим серьезно. Ненавижу бессмысленные страдания. Так говоришь, он влюблен в ту девушку? А она? Она отвечает ему взаимностью?

— Да. Она сказала, что они любят друг друга.

— Тогда твое дело безнадежно. Он, конечно, к тебе не вернется. Тебе остается одно — забыть. Оттого, что ты будешь жить, посыпав голову пеплом, ничего не изменится.

— Легко сказать: забыть. А как? Ты бы забыл?

— Запросто! Думаешь, я не влюблялся? Сто раз! И я бросал, и меня бросали. И видишь — ничего. Живу.

— Ну научи меня. Как разлюбить?

— Есть только один способ. Клин вышибают клином. Поняла?

— Нет.

— Что ж тут непонятного? Надо влюбиться в другого. Срочно. Гулять с ним, целоваться... и все остальное. Время пройдет, и ты забудешь этого Диму. Еще и смеяться будешь над своими терзаниями.

— Стасик, да разве ж я против? Да я была бы счастлива в тебя влюбиться. Но не могу — все время он перед глазами. Ты вот поцеловал меня — и никакого впечатления. А когда он — я просто умирала от счастья. Вот... дали мне его фотокарточку. Ставлю перед собой и три часа не могу оторваться. А потом реву и реву.

— Тогда это клиника. Надо лечиться, раз такое дело.       

— Видно, только и остается.

— Ну, ладно, — поднялся он, — с тобой все ясно. Случай тяжелый и запущенный. Но ты меня не забывай. А главное, подумай над моим советом. Все равно у тебя другого выхода нет. Если захочешь, звони — я еще какое-то время подожду.

Он крепко поцеловал ее в губы и ушел. А Маринка еще долго сидела на скамейке, тупо глядя себе под ноги. Она быстро забыла про Стаса. Маринка думала о том, что завтра приезжает Дима и надо будет снова притворяться. Ничего, она соберется с духом и опять будет играть роль просто верной подруги. Ох, зря она все рассказала Стасу — он бы ей еще пригодился.

Вот только Лену она не могла видеть. При одной мысли о ней у Маринки в душе пробуждалась такая ненависть, что она с трудом переводила дыхание — ненависть физически душила ее. Если бы  это зависело от нее, Маринки, Лены бы не стало. Если бы она могла убить ее — убила. Но ведь она не могла этого сделать — просто, не была на такое способна. Воспитание не то.

В последний день каникул они вернулись. Маринка с Геной видели в окно, как Ольга и Лена вошли во двор − обе такие веселые, довольные. Шедший позади Дима нес их чемодан и какую-то супермодную сумку. Недолго пробыв у них, он вышел с этой сумкой и убрался восвояси. Значит, сумка была его, а их он провожал с поезда.