Приветствуем! |
---|
|
Блог |
---|
Достоевский ни в чём не виноват!Категория: Критические статьиПредставителям европейских государств, где пытаются запретить изучение творчества Достоевского и других российских и советских писателей, не надо забывать, надо знать, что российская и советская литература являются частью мировой литературы, частью мировой культуры. Добавил: Васил Про двух россиянКатегория: Познавательно-развлекательноеВ этой работе я расскажу в краткой форме про двух россиян, которых знаю лично. За достоверность информации, как говорят, гарантирую. Первого россиянина я назову Игорем, а второго героя моей статьи я назову Вероникой. Добавил: Васил
|
Соцопрос |
---|
Почему Вы начали писать стихи/прозу?
1. Меня это всегда привлекало...2. С детства пишу, не помню уже...4. Потому что у меня талант5. Сложно сказать...юность, первая любовь и т.д.6. Когда-то друг попросил сочинить поздравление в стихах, а там понеслось...
Всего ответов: 102
|
|
Проза
Я умею прощать - 24
Со стороны могло показаться, что я внимательно изучаю
ребенка - так, вероятно, и вела бы на моем месте любая, абсолютно
нормальная женщина. На самом деле я трусливо цеплялась взглядом за что
угодно, оставляя девочку на периферии сознания. Видела ее - да, но с
таким же успехом представительница опеки могла держать в руках куклу или
даже мешок с мукой.
Женщина, столь уверенно распахнувшая дверь кабинета Карена
Ашотовича, отчего-то вдруг замешкалась, не решаясь преодолеть каких-то
пару метров и подойти к столу. Молчали мы, молчала она. И за те пару
секунд я успела детально изучить ее внешний вид - мешковатую коричневую
юбку длинной чуть ниже колена, блеклую розовато-бежевую блузу,
застегнутую на все пуговицы, старомодный, будто из прабабушкиного
сундука жилет на тон светлее юбки, выбившуюся из строгой прически темную
прядь волос, а заодно и совершенно безвкусные серьги - массивные
фиолетовые камни в вычурной золотой оправе - и такой же перстень на
среднем пальце правой руки. Даже капли дождя на мысках черных лаковых
сапог. Но девочка по-прежнему оставалась для меня лишь безликим
темноволосым существом в синем комбинезоне.
И, кажется, единственный человек, который правильно оценил
направление моего взгляда, это сама Надя. Ей вдруг будто бы надоело
ждать, когда же я обращу на нее внимание, и она подала голос, издав
краткий, но от того не менее пронзительный вопль. Отвратительно. Я
невольно вздрогнула.
Девочка добилась нужного эффекта, теперь мой взгляд был
прикован исключительно к ней, да и слух тоже. Знаю, глупо, но в тот
момент мне казалось, что ее голос один в один похож на голос ее матери. В
памяти всплыла та самая ночь, когда я впервые увидела Нюрочку. Когда
она с криком, подобным звуку Иерихонской трубы, кинулась на шею к
Матвею. Моему Матвею.
Теперь уже, с ужасом воззрившись на девочку, я помимо
собственной воли находила в ней черты ее матери. Та же ямочка на
подбородке, та же форма бровей, губ, цвет волос, даже разрез и оттенок
глаз точно такой же. Надя была миниатюрной копией своей матери. Только
взгляд совершенно иной - неживой какой-то. Мутный. И не просто
отрешенный, а будто бы слепой. На фоне него даже нездоровая худоба и
чрезмерная бледность девочки отступали на задний план. И это пугало.
- Добрый день. Нам назначено. Я привезла на осмотр Надю
Зубову, - прервала затянувшееся молчание женщина. Ее слова звучали
как-то совершенно буднично и блекло. Конечно, для нее-то происходящее не
имело никакого значения. Кто мы ей, я, мой муж, девочка Надя? Никто!
Так, случайные люди, с которыми ей пришлось столкнуться по долгу
службы...
Я посмотрела на Матвея. Нерешительно. Растерянно. Видел ли
он в этом ребенке то, что успела заметить я? Наверное, да. Как же иначе?
Только, похоже, и внешнее сходство девочки с ее матерью, и даже
странный взгляд не слишком его волновали.
- Да, пожалуйста-пожалуйста. Как раз вас-то мы и ждем, - видя наше замешательство, подал голос Карен Ашотович.
Женщина равнодушно улыбнулась, обнажив ряд крупных зубов, и
подошла к столу. Так как третьего кресла для посетителей в кабинете не
было, она присела на узкую застеленную целлофаном больничную кушетку,
пристроив девочку у себя на коленях.
Я судорожно сглотнула и, высвободив ладонь из рук Матвея,
поднялась с кресла. Облизнула пересохшие губы - вероятно, со стороны это
выглядело до смешного жалко. По коже пробежал озноб. Сердце будто бы
замерло в груди. Выдохнула, силясь взять себя в руки. Я ведь взрослый
человек, а передо мной маленький, совершенно беззащитный ребенок...
вовсе не монстр. И, наверное, не важно, кто его мать... не важно. А я
сильная. Я смогу перебороть себя и уже очень скоро совсем перестану
замечать все то, что бросилось в глаза при первом взгляде на девочку...
Ведь год назад, когда она вдруг оказалась в моем доме, я не видела между
ней и Нюрочкой таких явных сходств. А, может быть, просто не до этого
мне было?
"Слепой", блуждающий взгляд? Наверное, это влияние детского дома. Правда ведь? Недостаток внимания и... что-то еще.
Я присела рядом с женщиной на кушетку, закусила губу.
- Можно я ее подержу? - Голос так жалко дрогнул, а в конце и
вовсе сорвался на сип. Улыбнулась, хотя улыбка, вероятно, получилась
вымученной.
Женщина пожала плечами и передала мне ребенка. Молча, будто бы ее это совершенно не касалось.
- Привет, Надя... - стараясь, чтобы голос звучал мягко,
пролепетала я и коснулась кончиками пальцев ее маленькой ладошки. Очень
боялась, что она тут же разразится надрывным плачем, как это было при
нашей предыдущей встрече в прошлом году. Но девочка, будто даже не
заметила меня. - Давай знакомиться? - И снова никакой реакции. Я слегка
пощекотала пальцем ее ладошку, но и это девочка оставила без внимания.
Я нерешительно подняла взгляд на представительницу опеки.
Женщина молча пожала плечами, но через пару секунд все-таки милостиво
добавила.
- Девочка очень спокойная по характеру.
- Спокойная? - недоверчиво переспросила я. Такая
характеристика никак не вязалась в моей голове с тем ребенком, которого
принесла в мой дом Нюрочка в прошлом декабре. Да и теперь я бы назвала
поведение Нади совсем другим словом. Вялое, амебное, сонное, может быть.
И это пугало.
- Да, спокойная, - словно разговаривая с душевнобольной повторила женщина. - Дети и такими бывают. - Усмехнулась.
Я обернулась на Матвея и Карена Ашотовича, ища у них
поддержки. Матвей тут же, будто только этого и ждал, встал с кресла и, в
два шага преодолев расстояние между нами, присел на корточки у моих
колен, оказавшись лицом к лицу с ребенком. Так же как и я несколько
секунд назад, слегка сжал маленькие пальчики.
- Привет... - Надя не дала ему продолжить, неожиданно для
нас обоих разразившись надрывным плачем, и заерзала у меня на коленях,
высвобождая пальцы из рук Матвея.
Мне вдруг пришло в голову, что мы оба совершенно не
подготовились к встрече с девочкой. Что-то мямлим, не зная, как
объяснить ей, что от нее хотим и кто мы вообще такие. У меня почему-то
язык не поворачивался сказать ей: "Привет, Надя, я теперь буду твоей
мамой". Мы ведь еще ничего окончательно не решили... Так ли это на самом
деле? Я и сама не знала.
Но это можно списать на замешательство, например... На страх
перед девочкой... чувство вины... На присутствие посторонних людей, в
конце концов... Наверное, такое поведение даже естественно. Только мы
ведь могли ей хотя бы игрушку принести в подарок... А это в голову
почему-то не пришло ни мне, ни Матвею...
Я чувствовала себя клоуном на арене цирка. На этот раз даже
не канатоходцем, хотя это было бы уместнее. Все от меня чего-то ждали.
Не чего-то, а правильного поведения. Правильного? Только откуда же мне
знать, в чем она состоит эта правильность? Должна знать, наверное...
- Ну, чего ты разбушевалась? - пытаясь представить, как вела
бы себя, будь на месте Нади Алиса, тихо прошептала я и дрожащими
пальцами разгладила прядки волос на детской макушке. - Не придумывай, и
вовсе не страшно... совсем-совсем не страшно.
На мгновение мне показалось, что взгляд девочки приобрел
некое подобие осознанности. Будто желая убедиться в правдивости
произнесенных слов, она притихла и повернулась ко мне, сжав в кулачке
прядь моих волос. Пристально, чуть приоткрыв рот, посмотрела мне в
глаза. Нерешительно замерла. Секунда - две... и ожившие карие бусинки ее
глаз снова потускнели, будто все произошедшее лишь почудилось мне.
- Вы ей понравились, - послышался голос представительницы
опеки. Я недоверчиво покосилась на женщину. Понравились? Откуда такой
вывод? Но неестественная улыбка, красовавшаяся на ее губах, расставила
все точки над "i". Равнодушие, отстраненность, немного усталости и
непреодолимое желание побыстрей покончить со своими профессиональными
обязанностями. Возможно, дома ее дожидались собственные дети,
непроверенные уроки, недоваренный бульон или даже недочитанный любовный
роман... А тут мы со своими то ли проблемами, то ли попросту
сумасбродством тратим ее бесценное время, которое она могла бы применить
с гораздо большей пользой для себя и близких.
Я подняла глаза на Матвея. Он заметно нервничал, наблюдая за
нашим с Надей общением, и до представительницы опеки ему не было
никакого дела. Наверное, и мне не стоило придавать такого большого
значения подобным мелочам. Только не получалось. Я изо всех сил
старалась отсеять все лишнее, но оно настойчиво заполоняло мысли.
- Наденька, - едва не заикаясь, снова заговорила я. Что-то я
должна была сказать... Только что? - Эээм... Меня зовут Кира, а это
Матвей. Мы очень хотим с тобой подружиться... - Говорю что-то совершенно
не то, что нужно. Подружиться? В данный момент, лично я хочу
досконально узнать все о состоянии здоровья девочки... - А это доктор.
Его зовут Карен Ашотович. Он очень добрый.
- Нам сказали, что совсем недавно у тебя болели ушки, -
мягко, но в то же время решительно прервал мой отрывочный монолог
Матвей, коснувшись кончиками пальцев уха девочки и накрыв мое колено
ладонью другой руки. - Ты плакала. И чтобы этого больше не повторилось,
добрый доктор Карен Ашотович тебя полечит.
Я облегченно выдохнула, а он продолжил.
- Лечиться не всегда приятно, но гораздо лучше, чем болеть. Ты ведь потерпишь, да?
Я не видела в этом момент взгляда девочки, но надеюсь, слова
Матвея она все-таки поняла. Пусть лишь на интуитивном уровне, но и это
уже не мало в нашем случае. А если нет, то неприятные ощущения при
медицинском обследовании, могли вызвать у нее отторжение к нам... Права
ли я? Не знаю. Надя не подавала голоса. Ее затылок мне ни о чем не
говорил. Лишь ободряющая улыбка Матвея давала хоть и призрачную, но все
же надежду на успех.
Карен Ашотович встал из-за стола и не терпящим возражения тоном объявил:
- Итак, мои дорогие, думаю для первого знакомства пока достаточно. Давайте-ка приступим к делу.
Когда он оттеснил Матвея в сторону и забрал у меня с колен
девочку, я шумно выдохнула. Краем глаза заметила, как неодобрительно
покачала головой при этом представительница опеки, но комментировать мою
реакцию не стала. Какая ей, по сути разница? Матвей встал рядом со мной
и успокаивающе погладил по плечу.
- Все будет хорошо, - одними губами прошептал он, когда я подняла на него глаза.
И мне очень хотелось верить, что это не просто слова
ободрения, коими они были на самом деле, а нечто большее. Например,
непоколебимая уверенность в моих силах. Да пусть даже провидение... ведь
самой мне будущее казалось абсолютно туманным и, к несчастью, не
слишком радостным.
На время осмотра я трусливо покинула кабинет и потащила
вслед за собой Матвея. Мне казалось, что так действительно будет лучше.
Медицинские процедуры в моем восприятии рисовались малоприятным
испытанием для ребенка. И меньше всего на свете я хотела, чтобы мы с
Матвеем ассоциировались у Нади с чем-то подобным. На то, что она увидит в
нашем присутствии поддержку, я не надеялась. Да и как иначе?
С первого взгляда душой к девочке я однозначно не прикипела.
Она ко мне тоже. Матвей вел себя при встрече с ней довольно
отстраненно. Он осознанно шел на контакт с ребенком, но не потому что
искренне хотел этого. Просто так было нужно. То же самое со мной. Я
вверила себе в обязанность сближение с Надей. И эта обязанность меня
тяготила. Оказывается, поступать правильно не так-то просто.
Мы ждали первых результатов обследования, сидя в глубоких,
обтянутых мягкой светло-бежевой кожей креслах в фойе клиники. Держались
за руки и напряженно следили за происходящим на большом плазменном
экране телевизора. Кажется, работал какой-то музыкальный канал. Но с
таким же успехом могли транслировать и футбольный матч, или какой-нибудь
латиноамериканский сериал.
- Ты еще можешь отказаться, - не глядя на меня, вдруг заговорил Матвей. - Правда. Это не твой крест.
- Теперь уже мой, наверное, - не отрывая взгляда от экрана,
усмехнулась я и сжала кончиками пальцев переносицу. - Теперь уже мой.
- Документы не подписаны. Мы еще можем отказаться, - крепко сжав мою ладонь, продолжил он. - Можем.
- Нет. Так не бывает. Пойми... Мы взрослые люди... и... -
глубоко вздохнула, прикрыла веки, прервав тем самым созерцания чего-то
блестящего на экране. Судорожно сглотнула и перевела мрачный взгляд на
Матвея. - Мы уже это обсуждали. Мы не сможем так жить. Это изжигает нас
изнутри. И дальше будет только хуже.
- Безвыходная ситуация... И так плохо, и этак не слишком хорошо...
- У нас получится. Только... - я замолчала, подбирая нужные
слова. В голове царила бессвязная мешанина мыслей, вычленить что-то
внятное из которой, приравнивалось едва ли не к изобретению лекарства от
СПИДа.
- ... время, - подсказал Матвей, обняв меня за плечи.
Разве только время? На мой взгляд успех сего безнадежного
дела зависел от чего-то гораздо более сложного. С появлением в нашей
семье Нади, мне предстояло перекроить и себя, и весь свой привычный
образ жизни вдоль и поперек, а потом склеить воедино совершенно
нестыкующиеся друг с другом кусочки.
Мне не занимать упорства? Возможно... Только сумею ли я
проявить его, если цель сама по себе вызывает у меня внутреннее
отторжение? Не уверена. Идиллические картинки, нарисованные моим
воображением накануне утром, давно померкли на фоне не слишком
обнадеживающей действительности. А что осталось? Чужой ребенок с,
кажется, феерическим букетом незнакомых мне заболеваний со
сложно-произносимыми названиями.
Как облечь свои страхи в слова и не выказать малодушия? Вряд
ли мне бы это удалось в те минуты. Это-то как раз я отлично понимала.
Поэтому в ответ на предположение Матвея о чудодейственной силе времени, я
продолжала сохранять угрюмое молчание, то и дело перемежая его
судорожными вздохами. А Матвей - спасибо ему за это - лишь крепче обнял
меня за плечи, ободряюще поглаживая синеватую венку на моем запястье.
- Не знаешь, что такое энцефалопатия? - наконец едва слышно озвучила я не дававший мне покоя вопрос. - Звучит страшно.
- Не знаю, но если бы это на самом деле было чем-то ужасным,
вряд ли Карен Ашотович назвал девочку почти здоровой... Даже по
детдомовским меркам.
Я пристально посмотрела на Матвея, пытаясь обнаружить
признаки фальши на его лице. Не нашла. И все равно не поверила в ту
непоколебимую уверенность, с которой он говорил. У меня-то ее и в помине
не было.
- Кирюш... Главное мы вместе, а вместе мы все сумеем преодолеть.
Именно этих слов я и ждала от него. Именно, чтобы сохранить
наши отношения, как и прежде, дышать одним воздухом с Матвеем,
накрываться с ним одним одеялом, прижиматься во сне к его груди, и так
же как сейчас, чувствовать его близость и поддержку, я затеяла весь этот
сыр-бор с удочерением Нади - девочки, появление которой в нашей семье
едва не развело нас с Матвеем по разные стороны баррикад...
Я снова попыталась переключить внимание на экран телевизора.
Безуспешно. Перед глазами стояла странная девочка Надя - то
неестественно отрешенная, то надрывно плачущая, то снова безучастная ко
всему происходящему вокруг. И пока еще совершенно непонятный мне диагноз
энцефалопатия начинал обрисовываться воображаемыми деталями. Память
услужливо подсказывала однокоренное слово "энцефалитный". Кажется, это
что-то связанное с клещами, атрофией мышц и даже галлюцинациями... Не
сумев вспомнить ничего конкретного, твердо решила думать о чем-нибудь
хорошем. Об Алисе, например... Стало еще хуже. Меня вдруг посетила
гениальная мысль, что любое из заболеваний девочки Нади может быть
заразным... и, подержав ее несколько минут на руках, я стала носителем
какой-то смертельно опасной инфекции. Таким образом, и я, и Матвей
представляем угрозу здоровью и даже жизни Алисы.
Мысли молниеносно переметнусь на поиски подходящего способы
дезинфекции. Например, можно обмазаться медицинским спиртом с головы до
ног... Одежду, само собой, придется сжечь, обувь тоже. Что еще?
Попросить у Карена Ашотовича несколько марлевых масок. Ведь зараза,
несомненно, может передаваться воздушно-капельным путем... И вот он
первый признак болезни уже налицо - паранойя.
Ожидание явно затягивалось. На часы я строго настрого
приказала себе не смотреть, по опыту зная, что это лишь накаляет нервы и
даже иллюзорно растягивает секунды в бесконечность.
Попытки взять хоть что-то под контроль вскоре переросли в
некое подобие зарока. Я вдруг поймала себя на мысли, что подсознательно
иду на сделку сама с высшими силами. Обещаю им не следить за стрелками
часов взамен на что-то "сама не знаю что". И уже сама почему-то верю,
что если мне удастся ни разу не кинуть взгляд на циферблат, то все у нас
непременно будет хорошо. Обязательно и непременно...
Происходящее на экране, приглушенная музыка в фойе начинает
неприятно царапать кромку сознания. Я уже не в силах сдерживать
внутреннюю дрожь. Нога непроизвольно отбивает лихорадочный ритм каблуком
по кафельному полу, в точности повторяя стук крови в висках. Ногти
царапают мягкую кожаную обивку на подлокотнике кресла. Взгляд судорожно
следит за происходящим в дальнем конце коридора. И пусть там по-прежнему
пусто, но мне кажется, что в любую секунду там может появиться крупная
фигура Карена Ашотовича. Углубившись в бумаги, он двинется в направлении
фойе, все так же ни на кого не глядя, осторожно приоткроет стеклянную
дверь, остановится, внимательно вчитываясь в диагнозы. А потом, вдруг
вспомнив зачем он сюда шел, окинет всех собравшихся - и нас в том числе -
немного рассеянным взглядом и... непременно улыбнется, давая тем самым
понять, что все не так плохо, как рисует мое разыгравшееся воображение.
И что страшное слово "энцефалопатия" это что-то вроде небольшой
близорукости, а то вовсе легкой простуды, и с энцефалитным клещом этот
диагноз ничего общего, конечно же, не имеет.
Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Карен Ашотович
вышел к нам в фойе. Мне кажется, не меньше вечности. Но он явно не
намеревался действовать по придуманной мной схеме. Ничего он, идя по
коридору, не читал. В стеклянных дверях не останавливался. Рассеянным
взглядом никого и ничего не окидывал. Наоборот, решительно выйдя к нам,
сразу приступил к делу.
- Итак, дорогие мои... Поздравляю! Праздник начинается...
|
Категория: Любовный роман | Добавил: Petrika (23.10.2012)
| Автор: Петропавловская Ольга
|
Просмотров: 426 | Комментарии: 2
| Рейтинг: 5.0/1 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
|
Вход |
---|
Добро пожаловать, Гость!
Гость, мы рады вас видеть. Пожалуйста, зарегистрируйтесь или авторизуйтесь!
|
Статистика |
---|
Недавно сайт посетили:
Легенда: Админы, Модеры, VIP-пользователи, Авторы, Проверенные, Читатели
|
|