Знаешь, я не люблю спрашивать, как у тебя дела,
удостоверившись сердцем, что ты, греясь всё тем же, жива, изнутри цела,
вдыхая апрельский воздух, как жидкий дым, затянувшись крепко,
бычком с хитрым прищуром попадаешь в урну, потом поправляешь кепку,
ворошишь прошлое до серой мокроты в лёгких,
встаёшь и плюёшь в асфальт - за всех этих ломких,
ветер всё предвещает грозу, ты становишься предвкушением,
и всё это смахнув, как пепел, с соотношением
три к одному мешаешь память и полуулыбки,
зрачки, расширяясь от боли, внешний мир на экране делают зыбким,
шум в ушах от прилившей крови делает своё дело -
в этот звук собирается то, что пока никому сказать не посмела,
перед глазами мелькают лица, просто черты и немые сюжеты -
начало спектакля: актёры недвижимы, маски - надеты
на лица, на стол, на игральные кости,
на подвесной расшатанный мостик,
сидят и судачат об этом прохвосте:
вот уже сотня лет, как он не заходит в гости -
менестрелю черным-черно, и поёт он кому попало,
знает только, что звезда в его комнате висит на гвозде и пока не упала,
по трактирам, по кабакам собирает дурные вести -
без воли на то, без явных причин, но звезда на месте,
он помнит имя, но всё не может позвать -
голос хрипит и без воли на то зовёт бунтовать,
я расскажу тебе эту сказку, чтоб стало светлей,
у менестреля будет новая лютня, харлей...
гроза будет к вечеру, радость - к полудню, к обеду - солнце и много зелени,
менестрель пьёт таблетки от кашля, с вином - завязал и выходит из темени. |