Поэзия

Я стоял на холме — небо плыло над головой,

а по пустоши вдоль верстовых проходил конвой —

он тащил в цепях шваль, грязных пьяниц, воров, убийц.

Рог гнусаво и гулко в бездонную даль трубил.

Капитан был устал и спокоен, усат и сед —

я казался ему не честнее, чем эти все,

не невинней глаза, не открытей мое лицо.

Я вполне из породы мерзавцев и подлецов,

я мошенник из грязных канав за Уайтчапелом, лжец и трус.

Дым тянулся средь вереска, путаясь на ветру.

Я спустился навстречу и тихо спросил: «Куда

ты ведешь свой отряд, что вовеки не знал стыда,

что боится стрелять, но не брезгует задушить?»

Капитан же вздохнул, словно пил за помин души.

- Здесь кого-то ждет плаха, кого-то рывок петли.

А кого-то награда из пуговиц и петлиц

и билет на корабль — от родины далеко,

но не дальше чем в руки лопату и рыть окоп.

А потом... кому пуля, кому и французский штык —

возвратится обратно немного таких как ты,

перетянутых туго в клубок оголенных жил.

Там дорога на город — иди же. Ты заслужил.

Пустошь дальный закат словно кровью своей облил.

Я когда-то без страха сжигал свои корабли.

А потом, в середине незнамо какого дня,

корабли, словно в месть за беспечность, сожгли меня.

И с тех пор я осколок ношу у себя в груди,

и давно в темно-серый мой синий слинял мундир.

Я служил на фрегате величества-короля.

Да, я мичман Джон Рейли, и я умею стрелять.

Знаю как ставить парус, как верно ведется курс.

И я знаю, какая морская вода на вкус.

Я в тот день нахлебался соленым почти с галлон.

Да. Я грязный бродяга. И мое имя Джон.

С мерзлой пустоши линия берега не видна.

Да, я вор и жилец сточных ям городского дна.

Возвращается слишком немного таких как я —

тех, кто носит в груди сумасшествия темный яд,

окровавленный клубень души, оголенный нерв.

Возвращаются вовсе не те, кто был на войне.

Меня звали Джон Рейли. Я умер в обьятьях волн.

Джонни — грязный бродяга. Убийца, подлец и вор.