Проза

                        Наблюдательные рассказы  из повестей и романов

  Я молю чёрта, чтобы он дал прочитать тебе мой дневник. Я ненавижу тебя. Куда делась та весёлая зеленоглазая девчонка, которая бабочкой взлетала над землёй, даже ещё не видя восхищённых мужских взглядов, а только наитием чувствуя как они исподтишка парусят под её красную короткую юбку. Твой грудноватый чуть смех, чуть ли плач, услышанный мною вдруг то справа, то слева, тут же взрывался в моём сердце, как бомба подымая до небес и сладко шмякая об серый асфальт. Чёрные короткие кудри казалось что от края в край горизонта плетут невесомую сеть, и хоть я совсем не чую на себе этой липкой паутины – но вдруг уходя в неведомое от тебя, снова возвращаюсь притянутый за уши нежной любовью.

  Солнышко! ты светила всем людям так ярко, что приходилось глаза закрывать, боясь оборзеть до правильности, до праведности от чистой твоей красоты.

  Куда только всё делось? Ходишь матрона, высокомерно задрав длиноволосую крашеную голову, и матюгаешься руганью в каждый раззявленный рот, гордясь этим вельможным почитанием. Ты стала важной комерческой ледью и теперь уж к тебе не подступишься. И желания нет.

  Я молю бога, чтобы он вернул мне тебя.

  =============================================================

  Я попал в снежный лес. Иду по белой тропе, и единственное тёмное пятно на светлом облике дня – это я. Деревья как седовласые стражники в зимних заячьих тулупах, сшитых на скорую нитку, так что сквозь мелкие прорехи и рваные дыры видна высокая небесная даль, тоже на что-то похожая – может, на райское ложе, где господь возлежит в краткие мгновения отдыха. Он сейчас видит меня, а я вижу лису, что мышкует на том берегу узкой речки лесной; и только мышь никого из нас пока не заметила, занятая подгребанием корня у сухова замёрзшева кустика.

  В этом славном местечке я так и представляю белых лошадей тройку, но не ражую вздыбленную, а тихую – что лошадки с любопытством прядут ушами на звуки лесные, вдыхают ноздрями жирный запах свободы, зачаровано копытя мелким таинственным шагом.

  ==============================================================

  Смотрю на природные фотографии в толстых блескучих журналах и завидую людям, побывавшим в этих местах. Горы и хребты белы да высоки, леса и реки зелены да глубоки, так что кажется и сам я там когда-то бывал, но память моя с камнепадом рухнула в тёмную пропасть и лежит разбито на дне, стеная – помоги!

  Дал бы мне крылья господь, чтобы мог я облететь всю эту красоту не в горячечном бреду сновидений и фантазма, а наяву воспарив, прикоснуться к любой точке земли и пожевать каждую еловую ветку, узнав на свете всякий вкус и огнедышащий запах.

  Как много диких, да и домашних животных, которых я никогда не увижу и с ними не познаюсь. Я совершенно не тоскую о незнакомых людях, но сильно страдаю за неизведанные тайны природы.

  ===============================================================

  Говорят, в иноземье недавно нашли короля. Белый плащ, алым бархатом изнутри шитый, и венец драгоценный, на коем сияли алмазы рядами – в них он был облачён и дарован как бог своему населенью. Свирепый монарх, скаля острые зубы, держал неустанно свой меч тяжеленный, и от пурпура бархата по лезву казалось стекает страдателей кровь. Крупный пояс с замками из золота на синих штанах внушал восхищенье и зависть размерами коронованной плоти, а тёплый вязаный гульфик словно шептал вольнодумцам: преклонитесь пред мощью, холопы. И обывателям многим хотелось услышать строгий царственный рык – трррепещщи, подлый смерд, я вернулся.

  Но былой повелитель тихонько лежал в деревянном гробу, разбросав свои бледные кости, омытые тыщей дождей и снегов. Был он хром да горбат, и наверно поэтому ужас вселял в соплеменников. Только кто он сейчас, и его кровожадная армия – лишь безмозглые чушки, которые мёртво болтаются в сырых домовинах, а рядом с ними мирно дрыхнет уходящее время в ожидании новых великих костей.

  ===============================================================

  Маленькое дитё учится окружающей жизни, глядя на нас взрословатых. Отчего мой малыш растёт таким жадиной? – это я ему пример показал, хватая в рот всё, что мне на глаза попадётся. Так же и он в своей мелкой песочнице хавает, амнямням, и от егошней невеликой жадности уже плачут колька, наташка и катенька. А будь я добрым да щедрым, то мой сын подарил бы себя всему свету белому – как папа – и его тщедушное тельце сияло бы пламенем солнца, сниская на землю золотые лучи.

  Кем станет он, когда вырастет? дай ему бог, чтоб не жить холуём – завистливым злобным трусливым – не чиниться порочным приказам таких же скотов – только рангом повыше. Пусть будет свободен и горд среди уже наступающей праведности нынешнего века; а коль умереть придётся за волю, то я – ослабший, неверный – благословляю его на подвиг, на смерть. Я сыном достойным миру мщу за себя, униженца.

  =============================================================

  Много ли рыбы надо человеку? на семью из трёх человек. Ну, килограммов пять – это чтобы пожарить в сметанке и на уху.

  Так отчего ж рыбаки на прудах тянут неводы в десятки пудов, изрыгая из себя матерные хвалы и приплясывая на рыбьих хвостах? от жадобы. Невозможно оприходовать всю эту кучу в кустарных подштаниках, и она будет омерзительно тухнуть под солнцем, из блестящего серебра да золота сгнивая до буро-зелёной меди.

  И что тобой движет, рыбак? азарт. Если тебя привести на особенно ловчее, волшебное место, где язей сменяют сазаны, сазанов сомы, а тех щуки – то ты с этих сладостных кущ и не тронешься, пока жоркает клёв, и будешь ходить под себя. Хотя на улов твой – чтоб съесть – нужно свинское рыло; и здоровую задницу – чтобы выгавнять всё.

  ===============================================================

  Девиз, по которому я сейчас живу: всегда откладывай на завтра то, что сегодня можешь не делать. Это здорово удлиняет жизнь – может, на целую треть. В самом деле: мало того что экономятся, сберегаются нервы, так ещё к сему и на будущее уже подготовлен жизненный задел – не умру, пока загаданное не сделаю.

  Вот говорят будто долго живут энергичные люди – с размашистыми руками и разножистыми ногами – которые благо длине да ширине своей ёмкой натуры везде успевают сегодня, и засыпая с горячим мозгом, уже на завтра строят грандиозные планы. Они проклинают болезни: когда одного из них простуда за горло берёт, то тут же провисает его важная ячейка, незаменимый модуль в жёстком каркасе этого энергичного сообщества. Откладываются деловые встречи, совещания, семинары – а все сослуживцы больного бедняги заламывают руки с тоски, что он главный винт, или болт в механизме, и без него не совершатся намеченные на этот месяц свершительные свершения.

  Меня же никто не ждёт. Совсем. Потому что все завтрашние дела я уже сегодня отложил на послезавтра, складно обдумав всё это вчера. И если через десять, или пятьдесят, или тысячу лет умру я – то никакие вопросы не склонят над мной свои головы как чёрная вдова у зарёванного красного гроба.

  ================================================================

   Осерчал я. Пацана в хату по мелкому делу отправил. Спрашиваю честно:- Тебе штамп в паспорте нужен, или венчальная метка от бога? где ты этой дури нахваталась, неужели Марья под окошком шепчет, притворившись жалостливой берёзой? завтра же спилю. Ёханька белотелая - не мучь меня. Злая гордыня сначала по нам босиком потопчется, а после заведёт Мишкин трактор и растерзает гусеницами. Ничего тебе нового не будет с этой чернильной кляксы, которую  уморенная  тётка  шлёпнет, наговорив нам кучу лицемерных слов. Я за любовь умру без горьких криков на свадьбе. Роди ещё доченьку - и я задую с мужиками толстый дирижабль, повешу  на него всевидящее око зарубленного  пещерного циклопа:  лишь только тревога малая  в сердце постучит - пусть звонарь! пусть твой напёрсный поп  сам бьёт во все колокола - я примчусь слепой глухой нехожалый, и разорву в клочья даже громозлого бога, если между нами зверем встанет.

  У Олёны сел голос:- ерёмушка… - обезножил вдруг и свалился на карачки, хрустнув белыми хрящиками сдобных коленок,- я медленно подыхаю, не могу больше молчать…

   Ужас прошиб мою душу, что она неизлечимо больна, и врачи уже сообщили ей о близкой смерти. Но это была моя кончина.

  - Я предала тебя.

  - С чужим мужиком?

  - Да,- похоронила она жизнь мою; отнесла венок из всех цветов и поставила памятную доску.

  Неизбывное облегчение, и с ним терзающая мука вмиг сплелись в моём сердце змеиным клубком , отравляя душу  долгим пыточным ядом - смесью жалости, страдания, ненависти.

   Я ушёл в сарай, и отрубил себе половину безымянного пальца на левой руке. Легче стало: чёрная боль злобы ушла вместе с кровью, а светлая болюшка разума примирила меня с неотвратимостью измены. Вот только один вопрос мне хотелось задать своим близким родственникам:

   - Где были вы?!?  

   Голос мой дрожал, будто хрустальные  висюльки на люстре. Трезвонил я в самый большой  пятитонный колокол, в оглушающий набат  всенародного бедствия, но длинный церковный колотун только маялся на верёвке нескладным висельником, по стенкам тяжко стуча голыми пятками.

  - Где вы были?!- и прошлая мелочь нелепых подозрений внезапно грязной мутью накрыла мою верную душу, в которой помыслов не было ране - любовь их сжирала прямо зародышами, похожими на бледномолочные початки кукурузы.

  - Вы куда смотрели?- а Умка прятал глаза от меня, еле сдерживая трепетные слёзки - уже казалось ему , что долгая семейная жизнь начисто порушена, и рыдал на руках у мальчишки пустоголовый оловянный игрунок, кыляясь отбитым штыком. Добрый и преданный пёс укрылся в своей конуре, опасаясь справедливого гнева. А родной дом  печально к земле соклонился угасшей трубой, прощенье вымаливал…

  ========================================================

   После ухода Серафимки  дотемна сидел дядька Зиновий, мечтая в тишине да покое. А когда общежитие  угомонилось  на сон, он крадучись выпрыгнул из окна, тайком завёл соседский трактор, который всегда ночевал во дворе. И погнал  Зяма на деревню, пришпоривая все  лошадиные силы, будто кто за ним увязался вдогонку. Рычаги он давил  как заправский танкист, быстро вспомнив армейскую выучку. Под нос напевал старинную песню про купца молодого да красную девицу с лентами в косах.

   Прямо на свет жёлтых фар из зелёного мрака ветвистых карябухов  вывалился заспанный тетерев, глаза под лоб - он был ошарашен, и едва не попал в аварию. Птиц ещё долго  лежал позади на обочине, задрав кверху ножки, унимая дрожащее  сердечко - завтра про этот  случай он всем расскажет.

   Зиновий покраснел от надуманных сплетен, когда в  разгуляе  деревьев  вдруг  громко хрустнул сушняк, и к трактору вышел леший, хромая на левую ногу.

 - Эй, полуношник, заглуши, пожалуй,- он заградил всю дорогу, сбоку не объехать.

  - Чего тебе?- грубо спросил Зяма, широко открывая пасть. Не боюсь, мол, тёмная ты личность.

  - Я вижу, что здорово вы батрачите на местную артель. Даже ночами. Небось, много зарабатываешь?

  - Всё моё. Если дело  ко мне есть - говори, а  горлопанить забудь. Не тот я человек.

  - Огого!!- захохотал  леший до верхушек деревьев , бельчат  встряхнув на сосне .- Напугал! ну зови  свою милицию - пусть разберутся, каким разбоем ты ночью промышляешь.

  - Сам уйдёшь  или…?- Зиновий вытащил монтировку и  поставил ногу на лесенку, собираясь ломать кости незваному граку.

  - Уйду, уползу, слыхом  не слышён, видом не видён. Посвети фонарями - копыто я занозил, вроде гноится больно.

   Зяма смутился  грубостью; коптилку поджёг и осмотрел лапу лешего.- Где ж ты так? тебе к врачу надо, щиколотка чёрная. Как бы не заражение.

  - Вот чего я и боюсь.- Видно, Бесник храбрился, а за ногу беспокоился. Пот выступил на его лбу, и затемпературила опасность. Зиновий поглядел на него; и ни слова не говоря, сгрёб в охапку, запёр в кабину, да понёсся обратно  к посёлку, брызгая грязью до самых вороньих гнёзд.

  - ну держись, чадо лесное; хорошо, что в озерце портки стираны, да водой дождевой  патлы скоблены: к людям едем, за гостей сгодимся.

  - не пужай как зайца сердечного; сам дрожу от смущения, уж как бы не побили за озорство прежнее.

   Председателя Олега дом с небольшой пасекой Зиновий знал; возле тормознул, пропоров  ровень только уложенной щебёнки, разбудил хозяев гудом тракторного движка.- Кто там ломится?- сердито промычал сонный голова.- До утра дело не терпит? шмеля вам под хвост.

   Зяма просунул в калитку гнозную ступню лешего и попросил помощи. Спасите, говорит, сос.

  - Тьфу ты, нечисть вас возьми. Совсем заморили жеребёнка. Ну, вези его к ветеринару, я сейчас позвоню, разбужу.- Хозяин открыл воротца пошире, взглянул ближе и перекрестился. С минуту они трое переглядывались, не зная, о чём толковать; а потом Олег , чуть сгорбившись, пошёл в хату, на ходу обронив:- Позорюю доктора - пока он инструмент приготовит, мы  и подъедем.

   Председатель собирался в дорогу, пряча смех под рыжие усы, любуясь отражением зеркала. Ну до чего хорош лицом и добр душой - с нечистью познался, может ещё придётся и кровью делиться. Рана у лешего рассукровлена до кости: если зараза, то ступню нужно отпиливать.

   Олег по дороге  улыбался  втихомолку происшедшему с ним казусу, и в приёмном покое шёпотом говорил сказки, ожидая конца операции. Зиновий то ли слушал его, то ль сонно подпирал стенку.

   Доктор вышел из операционной, смахнул пот, и давай Зяму поносить:- Кого ты мне привёз, лупень горбоносый? Хрен с ним, что не с нашей деревни, что в школе не учился , но у него ж копыта да рога.

  - Ладно тебе, за добро воздастся.

  - Чего?!- Доктор всплеснул худыми руками; чуть присел, и так маленький.- На мне поп креста деревянного ставить не разрешит, если узнает.

  - Не узнает. Ночь на дворе - кто там по темени лечился, мужик как мужик.И  забабаха у него побольше наших - видал?

  Доктор с председателем ещё долго хохотали да подначивали друг друга, провожая к окраине  посёлка огни трактора, и Зиновий всё махал им фуражкой, а леший не оглядывался - он, леченый, плакал…

  ========================================================

   В последнее время сам чую, иль это провидится мне чужой волей, что на языке я у господа. Боюсь в ересь пасть , чураю собственного  безумства и величания - но давно уже хочется жить мне не кикой лесной без любви отощав, не рабом городским в холуях суеты, а товарищем ярым всевышнему. Пусть палящее солнце восходит на правую руку меня лишь, но не северной кромки земли. И все смерчи, шторма, ураганы зарождаются ныне в моей  тихой  душе - чтоб всемирным потопом с шести континентов смыть горшие беды мои, долгожданным  катарсисом, выхлестом крови утолив и насытив голосящее сердце… Так ползи, червь. На коленях за нею туда , где любовь обрести ещё можешь. Ведь это она нарекла всемогучим тебя, а пустые потуги твои – жизнь и труд - освятила достоинством. Кто ты был? Беспросветный бирюч на далёкой заимке; голодранец с тоской, полыхавший в желаниях плоти; ущербный завистник  мужьям и семейному счастью - злой карлик гордец. А ныне? Буржуй ты несметный - провидишь сквозь землю всё золото мира, брильянты, и белую чашу Грааля; властителям жадным укажи потаённые недра, что купаются  в нефти, плескаясь железной рудой; тебе хватит теперь человеческих сил напрочь избавить планету от войн - расскажи о любви им… Мне нужна эта любовь, для того чтобы её силой и искренностью докричаться до господа. Я не умею сгорать , мучиться как - но зато могу вызвать в себе мановением мысли агонию страсти, и смерти затем под звучащую музыку, которая мне лишь слышна в какофонии  бешеной жизни. Она будто вечная злая  погоня - далеко, чуть поближе , вот уже в полверсте , на затылке дыхание – но всегда успеваю стряхнуть её страшную лапу с когтями забвенья. Мне нужна любовь - я каждый прожитый день как наивный ребёнок надеюсь познать то нутро , где она зарождается; и рву на части, колю топором , зубами грызу, чтобы выведать её важную тайну. Я тоже люблю… я пытаюсь любить! потому что именно в этом средоточии счастья и муки сокрыл нам господь полный смысл бытия. Жизнь отдам за тебя, верь любимая! Но смерть  моя будет притворством познанья. За что же любовь ненавидят? Ведь не трогают веру неверием - боятся креста, полумесяца, прочих богов; а за верой отечество ставят превыше. Но поганят любовь - мужеложством и ложествомбабье; охмуряют  сомнением химики, разлагая по колбам, по запахам; презирают любовь, ей в замену суя механизмы да резиновых баб. Предают поминутно, разменявши святую на блуд и развраты.