Приветствуем! |
---|
|
Блог |
---|
Достоевский ни в чём не виноват!Категория: Критические статьиПредставителям европейских государств, где пытаются запретить изучение творчества Достоевского и других российских и советских писателей, не надо забывать, надо знать, что российская и советская литература являются частью мировой литературы, частью мировой культуры. Добавил: Васил Про двух россиянКатегория: Познавательно-развлекательноеВ этой работе я расскажу в краткой форме про двух россиян, которых знаю лично. За достоверность информации, как говорят, гарантирую. Первого россиянина я назову Игорем, а второго героя моей статьи я назову Вероникой. Добавил: Васил
|
Соцопрос |
---|
Какую музыку Вы предпочитаете слушать?
1. Рок (Rock-n-Roll, Metal, Folk, Gothic,русский рок и т.д.)6. Minimal, house, electro
Всего ответов: 105
|
|
Проза
Армейские истории
АРМЕЙСКИЕ ИСТОРИИ Невыдуманные истории из жизни Советской армии в 80-х
Летом 1985 года я успешно окончил исторический факультет Брянского педагогического института и был распределен в деревню Гнилица Клетнянского района Брянской области. Но тут пришла повестка из военкомата с призывом в ряды Советской армии. К тому времени был я женат как уже два года, и в нашей семье подрастал годовалый Димочка. Так что перспектива отсиживаться четыре года в глухой деревенской дыре до двадцати семи, спасаясь от армии, мне и моим близким, в общем, не приглянулась. Вот здорово, - думал я, значит, деревня в город выехала, так что работать некому, а теперь городские – в деревню – в стройотряды, колхозы, школы… Ну, а поскольку служить в армии мне предстояло с июля месяца даже меньше полутора лет, то мы с Галиной посоветовались и выбрали из двух зол меньшее. Почему зол? В этом году мне исполнялось без малого двадцать три года, и «пионерская зорька в заднице» у меня уже тогда не играла. Ходило в те годы такое грубоватое, но, в общем, вполне объяснимое выражение. Дурная война в Афганистане, затеянная в Политбюро ЦК КПСС, с ее неоправданными ничем потерями, только укрепляла меня в желании пожить, тем более, что было для кого… Еще с заводской проходной я был глубоко убежден в том, что каждый должен заниматься своим делом: рабочий - трудиться на заводе (или как у нас говорили - в заводе), крестьянин – в поле, студент должен учиться, учитель – учить где-нибудь неподалеку от жены и ребенка, а солдат – служить в профессиональной контрактной армии. В общем, с генеральной линией коммунистической партии мы не сошлись. Партии нужно было держать народ в узде, чтоб не роптал или паче того. Армия в этом смысле как нельзя лучше проецировала жизненные идеалы, насаждаемые коммунистами. А многим моим сверстникам с высшим (в армии нам объяснили – с верхним) образованием уже тогда хотелось свободы, любимой работы и семейного счастья. Но деваться было некуда. Я поцеловал жену и сынишку (он уже спустя год всех людей в военной форме называл «папой», а когда я по гражданке приехал на побывку, окрестил меня «дядей») и пошел на сборный пункт. Все мои остававшиеся иллюзии в отношении Советской Армии сдуло напрочь, еще до принятия присяги. За что меня посадили? – с этой мыслью я и прослужил все эти шестнадцать месяцев, абсолютно демотивированный, униженный, голодный, и замерзающий, бьющийся за пайку масла и распиливающий двуручной пилой «Дружба-2» буханку замерзшего хлеба, в отрыве от семьи и профессии. И знаете, впоследствии я не пожалел о том, что пошел служить. Кого-то армия сломала, кого-то сделала конченным подонком. Мне эта «школа жизни» помогла выжить и остаться самим собой на протяжении всех последующих десятилетий моей жизни. Говорят, что у каждого своя правда. У меня – моя. И вам судить, совпадают ли мои невыдуманные истории с вашими представлениями о жизни Советской армии в середине 80-х годов прошлого века. Впрочем, судя по всему, немногое изменилось в российской армии и спустя сорок лет. Разве что портянки поменяли на носки, а кирзачи на берцы. Нравы не поменялись, вот беда.
Учебка В Ковровской мотострелковой учебной роте было четыре взвода, натиравших по очереди намастиченый пол и отдраивающих запачканный сапогами линолеум. Какая уж тут боевая подготовка, если кругом одни наряды по столовой, уборка картофеля на полях соседних колхозов, корчевание пней, караулы, строевая и политическая муштра. На физическую и боевую (в частности огневую) подготовку времени оставалось всего ничего. Два взвода стреляли из АК, два из боевой машины пехоты. Комплексно как-то не успевали. Ждали приезда экзаменационной комиссии из штаба округа. Москвичей отправили домой в увольнение за спиртным и московско-летней колбасой… Комиссия приехала, и все переиначили. Стрелявшим из БМП выдали автоматы, а нас посадили на машины и строго настрого приказали стрелять не целясь, но главное не поворачивать башню. Был случай, когда горе-стрелок развернув башню на сто восемьдесят градусов с докладом «вижу много маленьких безоткаточек» (безоткатные орудия), врезал из танкового пулемета по мелькающим огоньками окнам проезжавшей мимо электрички. Пассажиры, вспомнив уроки начальной военной подготовки, тут же попадали на пол, и к счастью никто не пострадал. В другой раз такой же солдатик сдуру влупил одиночным прямо в задницу механику-водителю. Бывает. Наш ротный, капитан Гончарук, частенько находившийся подшофе и ласково называвший нас «мальчатами», впрочем, выкрутился. Метрах в двадцати от мешеней окопались сержанты, которые и вели прицельный огонь по мишеням. Не попасть в них было ну очень нелегко. Четыре взвода отстрелялись на отлично. Так нас учили защищать Родину.
Пешим по танковому Километров пятнадцать мы шли в двадцатиградусный мороз в пешем порядке по танковому маршруту. Увешанные автоматами, рюкзаками, подсумками и саперными лопатками, пробирались по заснеженной просеке. Не скажу, что было легко. Ребятам рослым может чуть выше колена, но мне так под самое не горюй. Был я невысок, а после четырехмесячного пребывания в учебке, еще и тщедушен. Кормили плохо. Разогретым згнившим до черноты бикусом, недоваренной перловкой, да мочевидным чаем с белым хлебом. Первый зуб мой раскрошился в войсках. Винаминов не хватало. Сколько уж там я потерял в весе, трудно сказать. Весов-то не было. Но с сорок восьмого размера сдулся до сорок четвертого. Это точно. Штаны же мне выдали хотя и ватные, но старые, изрядно поношенные с рваными лямками на поясе, аж пятьдесят четвертого размера. Правда, они еще как-то держались километров пять, пока гнилой ремень, наконец-то не лопнул ровно посередине, так, что подвязать его было уже невозможно. Вот я и шел оставшиеся десять километров, одной рукой зажав ремень от калаша, а другой, поддерживая штаны, чтобы не спали. Много лет спустя я дважды попадал в метель на Эльбрусе и в Хибинах, но на мне был удобный комбинезон на помочах. С теми штанами я пожалуй пропал бы…
Украли? Проебал! Если кто-то считает, что армию разворовали в лихие 90-е, то глубоко ошибается. В 80-е воровали не меньше, чем тогда, да и сейчас. Поэтому техника частенько оказывалась разукомплектованной и бесполезной. В учебке у меня стянули новые тапочки. На мой вопрос, как же мне теперь без тапочек, старшина глубокомысленно заметил: - у тебя их не украли, ты их сам проебал, - тут же достал из угла коптерки пару старых надорванных тапок, по-хозяйски кинул мне, и добавил: - зашей, промаркируй и носи пока, потом спиздишь еще у кого-нибудь. Перед отъездом в часть, пропала шинель, я взял чью-то длинную до пят и пошел искать свою. Нашел на плацу у одного пацана, прямо перед разводом караула. Оказалась моя, забрал, а ему всучил свою-чужую. В войсках могли стырить даже обеденную ложку. В кармане галифе с ней было понадежней. Воровали толстые прапорщики с продуктовых складов, воровали полковники стройматериалы на дачу. Масштабы воровства заоблачных генералов мне были невдомек… В полку Кантемировской дивизии было три танковых батальона. Когда командиры танков и наводчики-операторы первого батальона заступали в караул, механики совершали налет на боксы второго и третьего батальона, пытаясь найти необходимые запчасти для своих танков, разукомплектовывая чужие. Потом все продолжалось с точностью до наоборот. Командиры прикрывали глаза. - Где взять? - Не ебет! Спизди! На учениях, разумеется, заводились далеко не все танки. Некоторые из них даже не выходили их боксов. При этом все уверяли друг друга в высокой боеготовности Вооруженных Сил.
Разговор на «вы» Издевались над нами, особенно над теми, кто с «верхним» образованием, как хотели. Мат стоял коромыслом, могли и побить. Бить любили кулаком в грудь, так чтобы пуговица от гимнастерки, вонзаясь, добавляла боли, или нижней частью ладони в лоб, чтобы «ощутил». Следов не оставляли. Один раз старшему сержанту, показалось, что я недостаточно хорошо выбрит, и он перед строем исполосовал мне лицо бритвенным станком с тупым лезвием «Нева». Я терпел. Я бы его убил, но мне нужно было вернуться к семье. Я вытерпел и вернулся. Однажды сержант запустил чернильницей в лоб одному парню, да так что она разбилась. Все лицо у него было в крови и чернилах. А мы стояли по стойке смирно. Никто никому ничего не сказал, конечно. Потому что армия – это не только боль, но и страх. Ты один и никто за тебя не заступится. Ты бесправен. А то еще получишь срок в штрафбате за то, что дал сдачи сержанту или офицеру. В общем, когда тебя били, то этого не было, а когда ты дал сдачи – это неуставные взаимоотношения. Как-то я подсечкой завалил прапора, ударившего меня первым. Потом пришлось ему поддаться, чтобы он самоутвердился, иначе мог бы «настучать» мне на срок. 22 апреля в День Рождения Ленина, кто-то в шутку закинул ведро негашеной извести. Меня, дежурного по батальону, начштаба (вылитый Голум из «Властелина колец») поставил на тумбочку, а моего дневального запер в сортире, чтобы убрался. Все ушли на торжественное собрание. Дневальный принялся заливать известь водой. Она задымилась. Дышать становилось трудно. Взломать обитую жестью дверь мне не удалось. Пришлось бежать в клуб. А там все стоят, и звучит «Союз нерушимый республик свободных». А это святое! Когда исполняют гимн, - стой, руки по швам, не шевелись. Об этом помнит мое поколение. А, хер с ним! -Товарищ капитан, известь задымилась, там дневальный задыхается, дайте ключь… Все остались живы, но известью отхаркивались несколько недель. После стрельб оставили меня как то охранять биссектрису, простуженного с высокой температурой. Даже воды не оставили. А я свою воду из фляжки в жару всю вылакал. Пил с ладоней набирая воду из лужи. Благо дождь прошел. Один благородного вида пожилой полковник-проверяющий из политотдела округа чинно прохаживался по нашим тылам на строевом смотре. Доверительно понизив голос, интересовался: - А боевой листок «Огонь по врагу» регулярно получаете? А перечисли-ка мне солдатик страны Варшавского Договора. А фильмы Вам по субботам и воскресениям показывают каждую неделю? А про что фильмы то? А не обижает ли вас кто-либо? Я-то с вами буду разговаривать исключительно на «вы», - интеллигентно замечал заступник, и вдруг самодовольно взрывался, - я вас высушу, выгоню и выебу! Но поскольку высушить и выгнать вас для меня затруднительно, - я вас выебу! Хотя в общем будем разговаривать на «вы», - снова приходил в себя, и не спеша удалялся строчить отчетик о проведенной проверке и выявленных недостатках. Как то, еще в учебке при распределении по взводам я попросил перевести меня из первого во второй взвод, поскольку туда отправили одного парня с которым у нас были общие интересы, словом мы поддруживали, о чем я прямо и сказал взводному, молодому циничному лейтенанту, год назад окончившему военное училище. - Товарищ солдат, запомните, что в армии дружбы не бывает!, - ответил мне отказом вчерашний курсант. Видать их так учили в вышке. Своих не бросаем? Еще как бросали и бросают, и будут бросать, пока не изменятся общество, государство, армия. «Своих не бросаем!» Это всего лишь восклицательный знак. Слоган. По-разному, конечно в жизни бывает. Мир не без добрых людей. Один в поле не воин. Но власть бросила свой народ под танки, под снаряды, под ракеты за призрачные идеалы в угоду своим дворцам, яхтам и золотым унитазам. Бывает, и один в поле воин. А где один, там и двое. И глядишь, поле поднялось.
Портянка - Портянка, - сержант развернул перед нами полинявшую тряпочку, - носки протираются, сбиваются. Портянкам сносу нет. Показываю один раз, вот заматываем вначале так, потом вот так. Вот и все. Кто не справился, я не виноват. Наверно я не справился. Мизинец на правой ноге после десяти километров кросса, распух так, что я пожалел, что у меня нет кусачек. Неделю я вообще ходить не мог. Хромали и остальные новобранцы. Мизинец набухал от гноя. Не хватало еще гангрены. Кто-то мне подсказал проколоть продезинфицированной тройным одеколоном иголкой с ниткой волдырь, а нитку оставить в ранке, чтоб стекал гной. Так я узнал волшебное слово «дренаж». Байковые портянки, впрочем, были помягче…Хорошую оду портянкам сочинил Дмитрий Матюшкин: Портянки - это не носки. Носки - фигня в сравненьи с ними! Портянкам не страшны пески Им безразличен иней синий,
Заменит восемь пар носков Одна портяночная пара, И для тяжёлых марш-бросков Нет лучше для солдата дара.
Где нужно ногу защитят И как бинты не заменимы, И духом русским поразят Для глаза вражьего незримы!
В них по колено океан, По щиколотку море, реки, Не размотает ураган, Бушующий у древней Мекки!
Портянок наших не видал «Непобедимый» Терминатор! Я столько их перемотал, Что хватит обернуть экватор!
Носки не держатся ни дня Хоть в Армии, хоть на «гражданке»! Всегда под туфли у меня Надеты чистые портянки!
Девки-бляди - Родину надоть любить, а не девок-блядей, - говаривал прапорщик, заступая вместе с нами в караул. Да дело то молодое, а я так уж и в семье пообвыкся. Не знаю, добавляли нам в компот бром для усмирения плоти или нет. А только девки-бляди табором зажидались под стенами Ковровской учебки. Сам видел, неся службу на караульной вышке. И дощечка приметная в заборе была, что лаз открывала к любовным утехам. А чего «Стой, кто идет?», если и так все понятно. Кто идет, к кому и зачем. Баки переполнялись, вот пацаны, что повзрослей, и вкус почувствовали, и спускали стресс, так скажем, от тягот и лишений армейской службы. Увольнительных же не давали, а отпусков и тем паче…Начальство короткие отлучки старалось не замечать. Ну не самоволка же. Помочил конец и быстро в строй. Это же у них, у западников, частные охранные агентства склады досматривают, гражданские повара готовят пищу, строители строят, уборщики убирают, а солдаты стреляют, ходят в атаку, держат оборону, словом учатся воевать с понедельника по пятницу. Потому что в выходные пьют пиво и кувыркаются с девчонками по гостиницам. А чего, платят же хорошо. Конечно, есть учения в обстановке, приближенной к военной. Ну, так не каждый же месяц. Российский призывник бесправен, озлоблен. Злобу под влиянием спермотоксикоза вымещает на более слабых, молодых бойцах. Он каждый день зачеркивает в календарике деньки до дембеля, клеит дембельский альбом и сплетает неуставной аксельбант, чтобы петушком вернуться на гражданку и рассказывать девкам-блядям, как чмырил молодых, потому как «нас ебли, а потом мы». В Афгане такого было поменьше, потому, как у некоторых наступавших и павших в бою обнаруживались ранения спины.
Батяня-комбат - А, так ты умный парень, с высшим. Я посмотрел твое личное дело, пединститут окончил, исторический. А ну, скажи-ка мне, как называется наука о воспитании и образовании? Тут у меня в кроссворде вопрос попался, всего десять букв и не одной буквы в наличии, как назло, - новый комбат внимательно посмотрел мне в глаза. - Педагогика, товарищ полковник. - Да, я знаю, сам когда-то давно в педагогический поступал. Потом уже решил в танковое училище. Я тебя проверял. У меня писарь на дембель уходит. Так что давай, принимай дела. Планы боевых занятий будешь оформлять…На машинке печатать умеешь? - Нет, товарищ полковник, не приходилось. - Ничего две три ночи не поспишь, и научишься. Пользуйся доверием. - Есть, товарищ полковник, принимать дела. Комбат был приземистым, плечистым, похожим на танк. Словом, настоящий танкист. Полковника он получил без академии, в Афганистане, где командовал специальной танковой группой, которую всегда кидали в прорыв, и в «дубовой дивизии» чувствовал себя не у дел. Как-то раз на батальонно-тактических учениях я оказался истопником в штабной палатке. Начштаба и замполит, раздевшись до трусов, под одеялами спали на сетчатых кроватях. Комбат всегда спал в сапогах и танковом комбезе. Если я засыпал ненароком и долго не подкидывал дров, огонь затухал, и становилось холодно. Комбат в теплом комбезе, я – возле еще теплой печки, не то, что эти голожопые. Тогда, кто-то из них кидался в меня сапогом, я просыпался и снова растапливал печь. Все это продолжалось на протяжении всей длинной зимней ночи, пока мне не надоело. В очередной раз я натопил печь, не жалея дров, до красна и закемарил… - Батальон, подъем! Тревога! Нападение! На танки! – орал возле палатки спросонья угоревший с пылу комбат. Труселя неторопливо одевались, в считанные секунды все повыскакивали из палаток. Выбрался из штабной и я. - Ну что ты, сынок, так натопил, что мне приснился Афган, и, что нас окружают, - комбат даже скупо улыбнулся. – Отбой тревоги! Молодцы солдатики! – с неодобрением поглядывая на запоздало выползающих из палатки военачальников, – Не люблю я в эти игры играть. Я с детства на тракторе…
Часики Комбат с батальоном отбыли на учения. Я дежурил по батальону вместе двумя дневальными. В опустевшей казарме было тихо и спокойно. На тумбочке дневального дежурили по очереди. Наступила моя очередь. Я полистал сборник стихов, взятый в библиотеке, взглянул на часы. Было без чего-то там три часа ночи. Пошел в сушилку, где солдаты на горячих батареях обычно сушили сапоги и носки. Зашел от нечего делать. Присел отдохнуть на длинный и высокий деревянный стол, свесив ноги. Немного подумал и прилег. Было тепло и уютно, как дома. Как я уснул, даже не заметил. В казарме было все также тихо, только где-то в самом конце похрапывали дневальные. Пошел посмотреть время на часах над тумбочкой дневального…и остолбенел. На всякий случай протер глаза, раз, второй, третий. Ничего не изменилось. Часов над тумбочкой дневального не было. Они пропали. Вряд ли дневальные могли бы так подшутить, выходит, что сами над собой. С трепетом в сердце стал ждать возвращения батальона. - Товарищ полковник, докладываю за время моего дежурства происшествий в батальоне не произошло, за исключением одного – пропали часы над тумбочкой дневального, и я рассказал комбату, как оно все было на самом деле. Что дневальные здесь не причем, что я сам замкнул в свою очередь. Ээх, сержант теперь будем искать проебанные тобой часики. А пока – три наряда вне очереди за замыкание. Постоишь на тумбочке, подумаешь, может вспомнишь, куда задевались часики. Заодно напечатаешь мне план ротно-тактических учений. Место, время и боевые задачи я тебе потом определю… Спустя сутки комбат подошел ко мне на тумбочку с каким-то большим пакетом. - Нашлись твои часики, сынок, вешай осторожнее, не разбей, а то тебе и так возмещать придется. За три пузыря выкупил у дежурного по полку. Так что с тебя пятнадцать рэ. Получишь, вернешь. Но доложил, все как было. Так- то сынок, временем надо дорожить.
Правильное поведение - Тревога!!! В пять утра! Вестовые дернули за командирами. Проверка Московского военного округа. Подняли всех, даже дневальных у меня забрали. Построение в 5:10. В 5:15 погрузка и отбытие в место дислокации батальона. 5:30 в казарму не спеша заходит комбат. Я в шоке. - Товарищ полковник, - делаю шаг вперед, по стойке смирно отдаю честь, докладываю: - За время моего дежурства, происшествий в батальоне не произошло. Батальон вышел на построение и отбыл по месту дислокации. - Вольно. А я проспал, батальон проебал, что там твои часики, - махнул рукой, - теперь у них новая вводная будет – действия батальона в нестандартных условиях отсутствия командира. Пойду перекимарю. Если что толкни. И ушел в глубь казармы. В армии главное вести себя по уставу, и тогда ты хозяин положения. Порой даже не вести себя правильно, но доложить, как положено. Это называлась как-то приблатнено «срубить фишку». Строевой нас измочалили еще в Ковровской учебке. Поэтому строевым шагом я мог бы ходить с закрытыми глазами. И порой, пересекая плац, откровенно издевался над расхлябанными офицерами, за три метра до встречи переходя на строевой, подчеркнуто выворачивая голову с приложенной к фуражке ладонью. Им приходилось вынужденно отвечать мне тем же манером. Получалось у них это весьма неловко и пародийно. А мне доставляло удовольствие в отместку за все те унижения, которые я вынужден был терпеть. Однажды караульный положил в грязь лицом командира дивизии с начальником караула. От него потребовали объяснений. - Идут, шатаются, - пояснял служивый, - Я им: Стой, кто идет? Идут. Я: Стой, стрелять буду. Слышу что-то про командира дивизии, а я, мол, начальник караула. Я: Стоять на месте, начальник караула осветить лицо. Он, мол, фонарик забыл. И дальше идут. Я – выстрел в воздух и готов уже на поражение. Легли и не двигаются. Тут караул прибежал… Дали парню внеочередной отпуск в награду за бдительность. В общем, стою я и думаю себе: А че? Батальон на выдвижении. Комбат отдыхает, пойду и я прилягу. В армии солдату всегда хочется спать. Неважно, в строю или на тумбочке, или где-нибудь еще. Лег на последнюю кровать вздремнуть, не разуваясь, и заснул. Проснулся от ощутимого удара носка сапога в ступню. Стоит лощеный молодой подполковник в хромовых офицерских сапогах. Москвич, проверяющий, красавец, видать чей-то зять. Подскакиваю. Пытаюсь докладывать. - Да, ладно, - машет рукой, - что там у тебя за мешок лежит? Иди разбуди. Подхожу к спящему комбату, бужу: - товарищ полковник, проверяющий. - Брысь на тумбочку! Стою. Из промежутка двухярусных кроватей на центральную дорожку ковыляет мой сонный комбат. И вдруг, на дорожке мгновенно переходит на строевой шаг, от которого трясется, и кажется, чтовот-вот рухнет здание казармы. Докладывает по полной форме: - Товарищ подполковник, за время моего нахождения в батальоне происшествий не произошло. Батальон вышел на построение и отбыл по месту дислокации. Действия батальона осуществляются в нестандартных условиях отсутствия командира. Доклад окончен. Полковник имярек. Проверяющий молча отдал честь, повернулся и вышел из казармы. - Ну, теперь все. Пойду домой. Хоть нормально отосплюсь, - устало произнес комбат и вышел вслед за проверяющим. Дня через три комбат, весело поглядывая, остановил меня в проходе. - Перевожусь в военкомат, - он назвал небольшой городок в центральной России, который я даже и не запомнил. - Товарищ полковник, как же это? А батальон? - Ты все правильно сделал, сынок, как и, нужно было. После войны и этого дурдома хочется тишины и покоя. А батальон? Придет новый комбат. Места меняют, а людей и подавно. Благодарю за службу. Мы отдали друг другу честь, и комбат протянул мне руку.
«Дороги, дороги, дороги. Уходят от нас поезда. Солдатские наши тревоги Увозят они навсегда»,- Запевал я походную ротную песню собственного сочинения по пути на стрельбище в Сергейцево,- «Сердце стремится на волю, К солнцу, морю, весне… По широкому полю Сердцу рвется к Тебе». - Отставить, - прочухавнеуставной смысл песни, - скомандовал ротный, - кому здесь воли не хватает? Сколько же было хожено, стреляно, пережито за эти шестнадцать месяцев службы в Советской Армии… Отдохнуть можно было на травке во время привала, положив под голову подсумок с рожками из-под калаша. Было жестковато, и я любил покемарить на пилотке, сложенной в четверо, под головой. Возвращался осенью, экономил, спал на вагонной полке одетый без белья, зимняя шапка прекрасно заменяла подушку. Попросил жену встретить на вокзале, прихватив гражданку. Обнялись. В парикмахерской подровнял свой солдатский ежик. Переоделся на центральном пляже. Затоптал шинелку, китель с сержантскими лычками на погонах, ботинки, даже уставные зеленые носки в рюкзак. Раскрутил его над головой и бросил на середину реки-Десны. Начиналась новая жизнь. На последующие годы. Только многое в ней напоминало уплывшую армейскую действительность… 10.02.2023 |
Категория: Реалистическая проза | Добавил: stasbelyschev (12.10.2024)
| Автор: Белышев Станислав
|
Просмотров: 20
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
|
Вход |
---|
Добро пожаловать, Гость!
Гость, мы рады вас видеть. Пожалуйста, зарегистрируйтесь или авторизуйтесь!
|
Статистика |
---|
Недавно сайт посетили:
Легенда: Админы, Модеры, VIP-пользователи, Авторы, Проверенные, Читатели
|
|