Проза

 Молодой князь Митьков вошел в общую комнату, где увидел уже привычную картину: его друг Глеб Иванович сидел за бюро и листал старые газеты. По его просьбе их собрали по чуланам и чердакам.

– Ну, что, князь? – обратился к нему Митьков. – И долго ты намерен вот так, в затворниках, прожигать молодость свою?

– А? – Глеб оторвался от пожелтевших листов. – А, это вы, любезный князь? Я так увлекся, что не услышал, как вы подъехали.

– И что вас так заинтересовало в газетах прошлого века?

– Судебная тяжба некой графини N. Поучительная надо вам сказать история.

– Да бросьте, – слабо махнул рукой Митьков. – Если бы не ваше сегодняшнее положение, вы бы про графиню N никогда и не услышали бы. А уж про ее тяжбы – и подавно.

– Ваша правда, Андрей Андреевич, – вздохнул молодой Шаховский.

– Время обедать, – Андрей Андреевич хлопнул в ладоши. В дверях появился слуга. – Что там с обедом, любезный? Готов?

– Так точно, – склонился в поклоне лакей. – Извольте пройти в столовую.

– Что ж, Глеб Иванович, отдадим должное внимание чревоугодию. – Митьков погладил себя по животу.

– Извольте, – усмехнулся Шаховский, и друзья, весело смеясь, вышли из комнаты.

 Обед протекал в ленивой, тягучей обстановке. В воздухе висели необъяснимое напряжение и тревога. Причина крылась лишь в одном – угрюмом настроении молодого князя. Шаховский Глеб Иванович не шутил, не смеялся, не сочинял экспромтом эпиграммы на знакомых, и не реагировал на шутки друга. Вся его бравада и гусарство сошло на нет.  И, глядя на его потерянный вид,  у окружающих тоже портилось настроение, они поддавались меланхолии. Даже бутылочка прекрасного розового вина не могла разогнать задумчивость на лице друга.

– Чем собираешься заниматься? – Митьков все же вернулся к неприятной теме. Если не решать проблему – она так и останется, сама не пройдет, не растворится. Хоть и не доставляло это никакого удовольствия, но возвращаться к разговору приходилось.

– Что? – Глеб Иванович не редко уходил полностью в свои невеселые думы, в такие моменты он ни чего не видел, никого не слышал. Митьков только вздохнул, жалея друга, и повторил вопрос, добавляя к нему существенное замечание:

– Ты же не можешь всю жизнь прятаться у меня. Надо что-то делать, что-то предпринимать. Искать выхода из сложившейся ситуации, пока она совсем не стала тупиковой.

– Вы правы, – грустно согласился Глеб Иванович.

– Брось, Глеб. Тут нет никого. Оставим этикет. На «вы», имя-отчество. Пустое. А дело-то серьезное. Я же вижу, что с каждым новым прожитым днем ты все больше бледнеешь и худеешь. Совсем заел себя.

– Я поступлю на службу, – неуверенно, как бы еще раздумывая,  сказал Шаховский.

– На какую? – удивился Митьков. – На военную или государственную?

– Не знаю, – развел руками друг. – Ничего не знаю. – Отчаянье преобладало над всеми остальными чувствами.

– Ты думаешь, это и есть выход?

– А что ты мне предлагаешь? – перешел в наступление Глеб, и осекся. Андрей тут вообще был не причем. Но Митьков этого и не заметил, или просто не захотел подавать вида, проявляя благородство:

– А что, если попробовать примириться с отцом?

– Что? – возмутился Глеб и вскочил из-за стола, прошелся по комнате. – Уступить ему? Никогда!

– Может твой батюшка все осознал. Ты же сбежал из дома, и вот уже два месяца от тебя ни слуху, ни духа.

– Ты думаешь, что отец сильно расстроился? Ах, как ты наивен и смешен. Он точно знает, что я прячусь у кого-то из своих друзей, что дальше Санкт-Петербурга я сбежать не смогу, что рано или поздно я вернусь домой блудным сыном, и вот тогда он великодушно простит меня. – Глеб в отчаянье хрустнул пальцами рук. – Только не бывать этому. Такого удовольствия я ему не доставлю.

– Тогда он лишит тебя наследства.

– Пусть.

– И ты готов отказаться от родового поместья? Капиталов? Положения в обществе? – Изумлению Митькова не было пределов.

– Родовое поместье? – Шаховский обратил внимание лишь на первый возглас друга, призадумался. – На краю великой империи. Где-то там, на задворках. Сибирь! Глухомань! Провинция!

А в мыслях мелькали дивные картины: заснеженная тайга, цветущие луга, река с кристально чистой водой, охота и рыбалка. Чудесные края, благодатная земля. Вздоха сожаления он не смог сдержать. Андрей все понял, потеребил усы:

– Глеб, а может, ты, все-таки, поведаешь мне причину разногласия с отцом. Когда знаешь суть проблемы – она и решается легко. Хочется помочь тебе.

– Чем ты мне поможешь?

– Но все же. Одна голова, как говорится, хорошо, а две – лучше.

– Возможно, – ответил Глеб и вновь крепко задумался. Решал: открыться ли другу, или оставить сор в избе, переживая в одиночку. Приняв-таки решения, он решился на откровенный разговор. – Вот скажи-ка мне, любезный князь, что вы себе рисуете в воображении, услышав слово «купчиха»?

– Хм, – буркнул в усы Андрей, но развить свои мысли ему помешал лакей, осторожно заглянувший в столовую. – Что тебе?

– Кофе подавать?

– Неси в кабинет, –  распорядился Митьков и встал из-за стола. – Пройдем в кабинет, милый друг, там за чашкой кофе и с трубочкой отменного табака мы и продолжим нашу беседу, которая, по моим ощущениям, становится весьма забавной и поучительной.

– Забавного, как раз, тут мало, – проворчал Шаховский, но предложение хозяина дома принял.

Прошли в кабинет, где уютно расположились на мягком диване.

– Ну, – поторопил Митькова сибирский князь. Теперь ему было невтерпеж продолжить разговор.

– Купчиха? Я вижу дородную, чуть полноватую женщину, чьи мысли заняты лишь товаром и меню обедов.

– Вот именно! – Глеб даже обрадовался. – Вы абсолютно правы, Андрей Андреевич. И я вот от такой купчихи и сбежал.

– То есть? – Митьков неторопливо набивал трубку.

– Батенька мой решил оженить меня.

– Женить?

– Не спрашивая на то моего согласия. Решил – и все!

Андрей рассмеялся в голос:

– Извини, Глеб. Я понимаю, что тебе не до смеха, извини.

– Да уж, – Глеб залпом выпил кофе, нарушая не писаные каноны потребления столь благородного напитка, не смакуя каждый глоток, не наслаждаясь послевкусием.

– Значит, ты сбежал от своей невесты? Да? И что, она такая страшная?

– А кто ее знает? Я ее даже в глаза не видел. Да в нашем городке вообще никто не видел дочку купца Болотова. Сидит у себя в тереме почти безвылазно.

– И ты от женитьбы убежал на край света.

– Как в сказке: за тридевять земель. – Грустно улыбнулся Шаховский. – Как жаль, что жизнь наша совсем не похожа на сказку.

– А ты не скажи, – не согласился с ним друг. – Жизнь – это уже сказка.

– Тоже мне скажете: сказка! – возмутился Глеб.

– И буду это утверждать, буду на том настаивать. Даже готов заключить любое пари. Жизнь – это сказка. Вот только не все сказки заканчиваются хорошо, но это уже из другой оперы.

И снова их разговор прервала лакей, осторожно приоткрывший дверь, чему Шаховский обрадовался. Идея поделиться с другом уже не казалась ему привлекательной.

– Что тебе? – строго поинтересовался Митьков.

– Вы просили напомнить о визите.

– Ах, да. – Андрей достал из кармана жилетки золотой брегет. – Да, мой друг, пора.

– Экипаж готов. – Доложил лакей, прикрывая дверь.

– Ты куда-то уезжаешь? – удивился Глеб. Обычно друг посвящал его в свои ежедневные планы.

– Не я, а мы.

– Мы?

– Все! – Митьков резво вскочил с дивана. – Хватит вести затворнический образ жизни. Жизнь – одна, а молодость быстротечна. Собирайся.

– Куда?

– Нас приглашает госпожа Таран-Занина! – не без гордости заявил Андрей, произведя на друга неизгладимое впечатление.

– Кто?

– Да-да.

– Сама Таран-Занина? Содержательница самого модного ныне салона?

– Да, мой друг, она.

– Весь творческий бомонд.

– Поэты, художники, музыканты. Люди творческие, неординарные, мыслящие, и потому весьма интересные.

– Но как?

– О! Это большой секрет. – Развел руками Андрей. – А вы что, так и будете столбом стоять, – Глеб Иванович? Или изволите собираться?

– Конечно! – Глеб вскочил с дивана. – Не каждый день выпадает такая удача.

 Салон госпожи Таран-Заниной был известен далеко за пределами Санкт-Петербурга. О нем говорили, им восхищались, его боялись. Здесь собирался цвет думающей интеллигенции, во всех ее направлениях и проявлениях. Нигилисты, демократы, инакомыслящие и, наверняка, террористы присутствовали. И хотя крамола откровенно открыто не звучало, а вслух произносились лишь дозволенные речи, она чувствовалась. Витала в воздухе невидимыми волнами, будоражила, завораживала. А на первый взгляд ничего преступного в салоне не происходило: молодежь, разбившись группами по интересам, весело проводило время в беседах и спорах. Кто-то играл в вист, кто-то музицировал на пианино, исполняя романсы, кто-то декларировал стихи. Обсуждались последние театральные новости и сплетки светской жизни. Естественно, при этом возникали споры и разногласия, которые, впрочем, не выходили за рамки дозволенного.

Молодые князья, Митьков и Шаховский, впервые попали в салон. Все их восхищало и интересовало. Взяв по бокалу шампанского, они ходили из комнаты в комнату, прислушивались к разговорам и иногда принимали в них участие. В комнате, где собрались любители и ценители романсов, они задержались. За пианино сидела сама хозяйка салона и прекрасным голосом исполняла романс о несчастной любви. Глеб Иванович, незаметно для окружающих, рассматривал собравшуюся публику. И тут …, его словно молнией пронзило. В дальнем углу комнате, на диванчике, в полном одиночестве сидела молодая особа. На первый взгляд ничего особенного в ней не было. Типичная светская дама, одета по всем законам властвующей моды. Но вот глаза! Глаза коньячного цвета – это омут чувств. Они менялись в ее глазах с поразительной скоростью, догоняли, натыкались, противоречили друг другу. Это было что-то потрясающе. Девушка была так поглощена сюжетной линией романса, словно сама была его неотъемлемой частью. Сама жила этой жизнью, не замечая вокруг никого и ничего. Шаховский просто не мог оторвать от нее восхищенного взгляда, хотя понимал, что нарушает все правила хорошего тона и этикета. Очнулся лишь тогда, когда Митьков одернул его за рукав:

– Очнись, повеса. – В его глазах блестели озорные огоньки. – Может, сыграем в вист?

– Я, пожалуй, задержусь тут. – Пересохшими губами ответил Глеб, и залпом осушил бокал. Почувствовал, как лопаются пузырьки шампанского, и разливается по телу доселе невиданная легкость, воздушность, теплота.

– Будь осторожен, друг, – предостерег его Митьков. – Не забывай: твой батюшка может и разыскивать тебя. Так, что громко не кричи, что ты – это ты.

– Спасибо. – Шаховский начал возвращаться в реальность, и легкая тень грусть легла на его чело.

– А я пойду, сыграю по маленькой. – Андрей оставил ему свой бокал. – Смотри, не переусердствуй.

– Хорошо. Спасибо.

После второго выпитого бокала, Глеб окончательно вернулся «на землю». Почувствовал уже порядком подзабытый прилив сил, легкость и непринужденность. «Состояние бравого гусара» - так он сам характеризовал свое состояние. Это позволяло ему с легкостью заводить романы, завоевывать девичьи сердца, одерживать победы в любовных приключениях, которые вызывали у его друзей белую зависть. Он подошел к ней:

– Я помню чудное мгновенье,

  Передо мной явилась ты. – Продекларировал он и почтительно склонил голову.

Девушка вспыхнула ярким румянцем, который залил ее личико, даже маленькие ушки стали розовыми.

– Разрешите представиться, Глеб, – фамилию он так и не осмелился произнести.

Девушка медленно приходила в себя:

– Просто Глеб?

– Просто Глеб. Разрешите? – он осторожно присел с ней рядом. – Ну, еще князь. Все.

– Тогда я просто Полина.

– Полина? Боже мой, как чудно. У вас прекрасное имя.

– Спасибо родителям.

Шаховскому хватило и этих мимолетных мгновений общения, что бы понять, что с этой девушкой такие привычные ухаживания не принесут желанные плоды. Она не была простодушной и наивной, на которую так безотказно действуют льстивые комплименты. И все же, в ней было что-то такое, природное, не испорченное жизнью столицы, с ее соблазнами, интригами, сплетнями. Она была открыта и чиста, как заснеженные луга после метели. Он смотрел в ее глубокие глаза и понимал, что нельзя обманывать такое чудное создание, дитя природы, само очарование. Он тяжело вздохнул.

– О чем вздыхаете, князь?

– Вот смотрю я ваши глазки, и понимаю, что пропадаю. Тону, и мне никто не в силах помочь.

Полина вновь засмущалась, потупила взор, и через мгновение перевела разговор на иную тему:

– Вам нравятся романсы?

– Мне очень нравятся романсы, и лишь потому, что они так восхищают вас.

Домой он вернулся в смятении чувств. Мир как-то по-новому открылся для него. Краски стали ярче, запахи сочнее. Дуновение ветерка и ласка солнца стали реально ощутимы. Он видел, как падает лист с ветки, и восторгался этим. Он слышал шелест листвы и понимал их тайны. Он слушал перестук дождинок и наслаждался этой музыкой природы. Он был как заново рожденным.

Да и Митьков впервые видел друга таким, и понял, что Шаховский влюбился. По-настоящему вкусил любовь. Любовь с большой буквы, про которую писали, пишут, и будут писать поэты и прозаики. Любовь, которая сжигает города, стирает целые страны и народы. Память, о которой не знает забвения, и живет веками в памяти людей, в стихах, легендах и мифах.

– Я с трудом тебя узнаю, князь.

– Я сам себя не узнаю, – в такт и тон ответил Глеб, и радость на мгновение озарило его лицо. Андрей же не разделял эту радость, и постарался как можно быстрее вернуть друга в реальность:

– Что будешь делать ты отныне?

– Женюсь!

Столь категоричный и прямолинейный ответ ввел Митькова в полное замешательство.

– Что? – надеялся, что ослышался.

– Женюсь. – Глеб развел руками, счастливый до одури.

– Поясните. Вы намерены уступить батюшке и жениться на купчихе?

– Нет, – улыбаясь, ответил Шаховский. – Я намерен сделать предложение Полине.

– Ого! Вот это поворот сюжетной линии. Да вы знакомы-то, – махнул рукой, – почти не знакомы. Что это, князь? Душевный порыв или умопомешательство?

– А любовь, князь, это и есть сумасшествие. – Глеб вскочил в порыве и зашагал по комнате. – Я влюблен. Безумно, бесконечно, безвозвратно. Полина – вот та девушка, с кем я хочу прожить долгую и счастливую жизнь, до самой кончины.  Я хочу народить с ней детишек, а потом и внуков, и, если Господь смилостивится, то и правнуков.

– А купчиха? – осторожно прервал феерию Андрей.

– Пусть отец жениться на ней сам, раз мечтает о слияние капиталов.

– Он лишит тебя наследства так же легко, как сейчас Господь лишил тебя разума.

– И пусть. Я служить пойду. В конце концов, я же мужчина. Так неужели я не смогу обеспечить любимую женщину?

– А что она? Полина?

– А что она? Я читаю ее мысли по глазам. Она влюблена в меня не меньше моего. – Глеб успокоился, присел за стол и пригубил бокал вина. – Она тоже гонима. Отец-самодур решил выдать такое сокровище замуж.

– Вот видишь, все против вас.

– Привез ее в столицу, в первый и последний раз. А потом она станет жить в глухой провинции, ублажать нелюбимого супруга и горько плакать, вспоминая наши встречи.

 Разговор, и не в первый раз, пришлось прервать при появлении лакея, который сообщил о кофе в кабинете. Переместились туда.

– И как ты все утрясешь, князь? Что придумаешь?

– А ты обратил внимание на посетителей салона? А? Авангард! Свободные люди! Прогрессирующие. Пообщавшись с ними, я понял главное: нельзя жить старыми пережитками и предрассудками. Надо двигаться вперед, надо самим строить свою жизнь. Надо открыто любить тех, кого мы тайно любим. Преступно скрывать свои истинные чувства.

Митьков задумался, надолго, на одну выкуренную трубку.

– То есть ты хочешь сказать, что пойдешь супротив воли собственного отца?

– Да.

– И женишься на Полине?

– Да.

– Не получив на это родительское благословение?

– Да.

– Да-а-а, – протянул изумленно Андрей. – Ты все-таки нахватался крамолы и вольнодумия.

– Да какая это крамола? – пришла очередь удивляться Глебу. – Я ведь не иду против императора, против своего Отечества. Я просто хочу человеческого счастья.

– А Полина?

– О! Я смогу ее убедить в правильности моего поступка. Она умная девушка. Но ты мне должен помочь.

– Я? – Митьков испугался. – Как?

– Помнишь, ты мне как-то говорил, что твой кузен – священник.

– Ну да, есть такой.

– Ты не мог бы переговорить с ним, чтобы он нас обвенчал.

– Вон чего! – испуг прошел окончательно.

– Понимаешь, когда мы с Полиной уже будем обвенчаны, то наши родители уже ничего не смогут сделать. Им придется смириться.

– Подумать надо, – с большой долей неуверенности пробормотал Митьков.

– Думай, но быстрее. Времени у нас почти не осталось. – Шаховский вскочил. – А теперь извини, мне пора. У меня назначена встреча с Полиной в театре. Я очень спешу. – И в доказательство сказанного он поспешно покинул кабинет.

 В том, что Глеб сможет уговорить и Полину, и даже кузена-священника, Митьков нисколько не сомневался. Дар убеждения у друга был просто потрясающим.  

 Они стояли около входа в особняк, смотрели друг другу в глаза, наблюдая, как в них плещется счастье и страх перед предстоящим объяснением.

– Я боюсь, Глеб, – тихо сказала Полина.

– Не бойся, любимая, – нежно ответил князь. – Теперь ты моя жена. Перед Богом и людьми. И только я один в ответе за то, что произошло. Я поведаю твоему батюшке, что я вскружил тебе голову, и с силой затащил в церковь, где нас и обвенчали. Пошли? – он кивну на дверь.

Они вошли в особняк.

– Дочь моя, где же вы пропадаете, голубушка? – в приемную вошел дородный мужчина. И встретился взглядом с молодым князем.

– Вы? – Шаховский почувствовал, как земля уходит из-под ног. В мужчине он сразу же узнал, хотя и видел-то его лишь единожды, купца II гильдии Болотова!

– А, князь Шаховский, Глеб Иванович! – купец тоже узнал князя. – А я вижу, что вы уже познакомились. Вот и хорошо. Значит, и дату свадьбы можно назначать. А? Дети мои?

Полина взглянула на растерянного Глеба, и в их глазах одновременно счастье вспыхнуло неугасаемым огнем.