Проза

Не откровение для него, высоком небе Густав встречал похожих. Но не охотился. Не приближался даже. Отчасти по причине того, что на такую добычу нужны весьма специфические заказчики. Совсем уж лишённые совести. Глубокой ночью в море столкнуть, а утром забрать оставленную чудовищем плату на берегу. Демонов способных на осмысленный торг вроде Шершня, их мало. Быстро деградируют. А Южный Рынок, проникнутый азартом поединка в торговле, в интригах, в игре и борьбе, его бы не понял. Отчасти из-за того не охотился, а в основном... Он их, ну, избегал... Уматывал сразу. Когда чирикали, завидев его что-то на не забытом ещё необщем дроидском, нежно-нежно и очень быстро, лепечущими голосами, он содрогался. Чувство они вызывали такое... Непонятное. То ли полное презрение, "недолюди", то ли... Есть выражение "сверлить взглядом", есть "просвечивать насквозь", так вот, совершенно не про то, не насквозь, а... Эти ангелы, они смотрели, как бы прикасаясь глазами. Без дистанции, без барьера совершенно. Глаза без одежды, а Густав перед ними - без кожи. И он не понимал, почему так...
Дроидский эсперанто - аналог человеческого. А необщий дроидский, это такой язык учиться которому не надо. Который у всех рас, и семейств, и одиночек - свой. На крупное семейство, положим, приходится тридцать, любым дроидом узнаваемых, слов, на малое - десять, на расу - пять... Из миллиардов. Язык, который так всеохватывающ в своей индивидуальности и так мало для чего пригоден... Чтоб эффективно его использовать, надо иметь упорядоченную базу, использовать элементы всех-всех, кто им обладает, иначе сказать, нужен общий центр управления. Тот, что координировал работу автономных дроидов прежде, чем им сделаться высшими и начать медленное, постепенное сближение посредством эсперанто.
На необщем дроидском зовут дроиды Восходящего, а Восходящий - сначала, не так чтобы долго - побуждает их сосредоточится в определённом направлении. В направлении того, что улыбнулось ему, увиденное под дождём. Ну, как возглас, междометие... Нет, не так... Если человеческие слова-вещи в качестве указаний для автономных дроидов предыдущей эпохи были чересчур обширными указаниями... То слова-направления на дроидском необщем слишком конкретны. Как луч остры. Луч настолько тонкий, что он не указывает, потому что пронзает, пролетает насквозь. На нём точку нельзя поставить, где остановиться. И обобщить нельзя. Сказать что-то примерное... Это одна из причин, по которой большинство Восходящих стремится поскорей овладеть эсперанто. Дроидский необщий язык как бы из одних глаголов состоит, направлений. Действий в направлении... Учить-то его не требуется, а забыть-то его легко. Неизбежно и быстро он забывается без практики, без дроидской компании, по завершении эскиза. Прячется навсегда, нежный, точный, невесомый под валунами тяжеловесных человеческих слов.


Однажды на Рулетки Густав ждал, пока закончится жеребьёвка на целую серию игр. Гонок. И не только. На сезон вперёд они затянутся, и народ не спешил. Более чем живые, подвижные и рисковые игры, из которых не каждый выйдет без потерь, предваряла по контрасту более чем спокойная процедура. Распределяющая очерёдности, партнёров, риски и роли. Игра в слова. Прелюдия достигала нескольких целей. Не вербализируемой, как в прежние эпохи - "посидеть на дорожку", познакомится и побыть в одном кругу. Эти игры - не войнушка, взаимопомощь и благородство в них уместны, просто рисковые очень... Достигала и практической цели, иначе следовало бы доверить процедуру одному распорядителю, нескольким, или артефакту, разновидности скрытой механики. А он тоже не ничейный и может оказаться настроен специфически. На человека, жесты, тембр голоса, ключевые слова... Лишние сомнения. А когда игра предваряет игру, все видят всех, без подвоха, решают простым голосованием.
В слова... Игра в вопросы. В определения. Быстрые. Блиц. Чьё покажется точнее, тот выиграл. Получает номер. Участвуют каждый раз двое, во избежание множества однотипных ответов, тем более что публикой вбрасываются часто повторяющиеся слова, идеи, понятия. А иногда, для веселья - абракадабра!.. Когда устанут, заскучают. Набор звуков. Тут уж на скорость реакции и чувство юмора!.. Вбрасывались существительные, прилагательные и глаголы. И нельзя, чтоб односложным ответом стало то же самое: "Дракон? - Дроид!" Нельзя, дроид тоже существительное... "Дракон? - Штука летучая!.." Так можно! Как-то так... Надо ответить быстро, коротко, исчерпывающе. Публика оценивает по сумме трёх пунктов...
И вот, - не случалось, чтоб пропустили это слово, - с девичьего сектора выкрикнули традиционное, неизбежное: "Любовь!" На что один из соревнующихся без промедления ответил лаконичной, годной формулировкой. Явно заготовка. Но Густав немедленно забыл её. Потому что возникли трения. Когда второй и не быстро, и не громко, всё равно уже опоздал, произнёс: "Чувство в сердце". Не формула, а ерунда. Публика была недовольна, ропот поднялся. При жеребьёвке не приняты поддавки, на играх - пожалуйста. До начала - они наводят на мысль о сговоре. О том, что некая группа договорилась к решающей игре вывести одного из своих, который ас. Значит и ставки не общие, есть второй, тайный круг ставок. Нечестно. В общем, с него потребовали объясниться. И он ответил, пожав плечами: "Куда точней? Ни на коже, ни в мышцах, ни в мыслях, ни где-то ещё. Именно в сердце". Ему возразили: "Не валяй дурака, не на коже... Ну да, не порез, не удавка, не шлёпнуться на вираже. Но и чувства-то все остальные, и они не кожей ощущаются... Можно сказать, в сердце". - "Нельзя сказать". - "Ты обманщик!.." Юноша встал. "Как угодно. Я уйду. Но признайте... Огненный Круг может много от чего ускориться, замедлиться: от холода, от желанного, от неожиданности, от удавки, испуга... Тревоги-радости, надежды-отчаянья. А в нём?.. А из него что исходит?.. Расходится тепло. Если тепло в сердце, то это любовь, если любовь, то это тепло. Определение достаточное и верное. Чувство в сердце..." Он не ушёл. Следивший за регламентом, победитель игр и финальной гонки предыдущего сезона жестом пригласил его вернуться и занять место рядом с собой. "Этот номер твой, - сказал, - дальше выбирай без жребия". Но юноша отказался, про дальше.
Густав всей сцены не запомнил, но она брезжила как-то... При них, при ангелах. И сейчас, насмешливо требуя от Комодо угощения, хотя бы озёрной воды, избегал ангельских взглядов. Для него - на коже. Если тепло, то на коже. Больше негде, нечем. И не надо ему.


Огрызнувшись, мол: "Не держу я тут запасов, озёрной и получишь...", Комодо спустился к воде, дождался волны, поймал и осторожно переступил в лодочку. На дне которой обнаружилось с широкой лопастью короткое весло. Добрался против течения до источника, там зачерпнуть. Не стал бы из-за гада Густава суетится, сам хотел. Вернулся с деревянным ковшом. Полным, глубоким как бадья, сочившимся изо всех щелей.
Густав заметил, что ангел в мнимом платке, в ворковании голубей спросил взглядом Комодо прежде чем встать. Он подошёл и умылся, с видимым удовольствием, совсем немножко отпив из ладоней. Похоже, иллюзорная ткань неощутима ему. И её убыло в результате.
Второй в покрове света, звенящем порывистой листвой, не реагировал как-то отдельно ни на людей, ни на воду. Гига Вирту тоже не увлекало его.
Комодо достал из внутреннего кармана, из-за пазухи кимоно два складных бокала. Разложенные на треть они узкие, высотой с палец. Разложенные полностью - широки, наподобие бокала для мартини, можно собирать дожди. С приятным звуком трещотки раскрыл, ударив о колено. Выпили.
Вода рынка не содержала сюжетных Впечатлений, но подплыть за ней поближе к источнику стоило. Озерцо, как озерцо, а поди ж ты... На языке вода представала множеством дублей водяного холма, перекатывающихся, бьющих вверх, в нёбо. Взмывающие шары прохлады... Приятно! Не то, чтобы долго с одного глотка, но и не резко пропадают. Густав усмехнулся. Потянулся ещё зачерпнуть и передумал. Встал умыться, плеснул в лицо... Склонившись, выпил... Тут дурак Комодо опять мог сбежать. И опять не сбежал. Хотя потеря двух изгнанников - не то же, что потеря поясного шарфа... Но и не то же, что потеря своей шкуры, дурак, короче. А Густав выпал из реальности... Круги прозрачной, кристально чистой воды в ковше преломили не его отражение, а солнце полуденное. Лёгкую, линялую голубизну... Стрекоз, даже стрекоз отраженья!.. Дневной свет искрился, плясал всеми цветами радуги. В ковше, на ресницах... С лица и рук не уходила прохлада, прокатывалась по ним... Он плыл... Густав переживал то копеечное и бесценное блаженство, что доступно лишь в Собственных Мирах, где есть самые обыкновенные водоёмы. Он летним днём пришёл к озеру, погрузился в него и плыл... Просто плыл... Блаженство.
"Сказать дракону, - отметил он про себя, - пускай рыночек запомнит, дорогу. Рыночек неплохой... Кайзер, не слишком ли хорош он для тебя?.." И блаженство внезапно кончилось, как отрезали. Высох, наверное. Испарилась вода.
Ангел, умывшийся прежде, теперь улыбался Густаву чуть осмысленней. Теплей и отдельно, заговорщически, как человеку, с которым обнаружилось нечто общее. Так работает, а не только на уровне понятий, и бестова Общая Встреча ради Слов. Густав очнулся и отвёл взгляд. И ангел отвёл. Он был почти бессловесен, но чуток и понятлив. Непредвзят.


Комодо барабанил пальцами по столу, Гига Вирту подрагивало, сбивая чёткость голограмм. Обдумывал требование Густава. Вообще-то, по адресу предъявленное, с дьявольской точностью попадания. А как было бы славно сейчас придушить его... Между тем, ничего невыполнимого... И Густав видел, цель его близка.. "О-па!.." Этот ангел жестом превращения переворачивал страницы! Они подчиняются разным мановениям руки, но именно этот он производил уверенно и точно. Вниз - вниз ладонью, наверх - вверх. Он явно тренировался... В чём-то специально показанном ему. Густава осенило:
- Безопасного гостя тренируешь себе, Кайзер?..
Комодо ничего не оставалось, как признать.
- Не приглашал ещё, не утаскивал?
Тот покачал головой.
- Врёшь.
Комодо стукнул кулаком по столу, Вирту погасло и зажглось снова.
- Один раз... - ответил Комодо, изучая голографическую структуру над квадратом стола пристально, будто приготовляемую удавку.
- И как? - Густав игнорировал атмосферу, только веселей становился. - Он понял, как держать не в эскизе, а в уме? Вы объясняетесь жестами?
Качнул головой, выдавил вслух:
- Нет... Не только...
И чистым зовущим голосом произнёс:
- Ветер!..
Ангел отозвался эхом:
- Ветер!..
Взметнулся к ним, присел на корточки и поднял с земли пирамидку в её обыкновенной, материковой форме. Глянул на Комодо: правильно? Тот кивнул. Пирамидка без товара растаяла. Но случилась неожиданное продолжение... Другой ангел подбежал поиграть. Хлопнул ладонью, когда она лишилась острия и не могла уже поймать его. Отбежал и поднял свою. Второй бросился следом. И он не успел... Топнул босой ногой по траве. "Перевёртыш, - подумал Густав, - всё наоборот, противоположность охоты!.."
Последующее разворачивалось стремительно.
Ангелы, избегая лесной темени, убежали играть к озерцу, в рогоз, на болотистом берегу. Пирамидки не поднимаются на воде, этого они не осознавали.
- Приведи человека! - выплюнул Комодо злобно, в бешенстве от самодовольной улыбки Густава, вполне оценившего успех.
Бешенство не обогнавшее трусость. Не боец ведь Густав, точней сказать, его не знали как борца. Но рискнуть, наброситься?.. Комодо не посмел. Не попытался. Настоящий галло на людях, наедине Густав слегка терял безупречность манер. Слегка... Развалившись на стуле, он послал Комодо воздушный поцелуй и упрекнул развязно:
- Как я разочарован, Кайзер, как разочарован в тебе!.. Скупость, недостойная царя... Она не красит Кайзера Рынка Ноу Стоп... Зачем же мне, скажи, приводить кого-то, когда присутствующих вполне хватает? Их двое. Поглядим, подождём, как она закончится, их беготня...
Ужасающая, подобно самому лицу Гарольда, его разъярённой морде, бивням загнутым, обнажённым клыкам, страшная удача Густава распорядилась завершить игру.


Где кончалась осока, и начинался лес, по направлению к полям облачного рынка, ангел, что с глазами цвета морской волны, в шелесте и звоне листвы, попался. Ступил на пирамидку. Озадаченный, неподвижный он стоя балансировал над ней, на острие. Алебастровые рыбки ладоней изнутри опираются на непреодолимый предел пространства. Осторожными движениями на ощупь исследуют его. Ни слова. Ни звука. Второй оставался рядом, не менее озадаченный. Когда подошли охотники, Густав заметил вслух:
- Из символических, абстрактных эскизов, Кайзер, я думаю, выпадают такие... Как птенцы из дырявого гнезда. Кто волен землю под ногами создавать, волен её и не создавать, и...
- Дроиды безответные, Густав, проклятье!.. Ну, какая разница откуда!.. Забирай и уходи!..
- Твоё счастье, Кайзер, если будет чего забирать... - ответил Густав недобро, потащил цепочку из-под ворота и снял медальон с единственным глотком, корнем Впечатления Гарольда.
Второй ангел, не моргая, вопросительно смотрел на Комодо. Не знал, как освобождать с пирамидки. Руку протянуть!..
Густав отдал и сказал:
- Пусть выпьет. И держи его за шкирку. Внутри такое... За реакцию не поручусь.
На вопросительный взгляд Комодо ответил, повторив жест превращения. Мол, так и снимешь. "Простенько!.." Густав ухмыльнулся. Не рискуя дать в руки, дрожащими своими Комодо отщёлкнул бронзовую крышку и выпоил, к губам поднеся, горький, солёный глоток... Изгнанник, закутанный в блики света, курлыканье голубей, отшатнулся... Моргая, потирая глаза, рефлекторным порывом сбежать запрокинул голову в зенит. Зов к Белому Дракону на рынке... Изгнанник он, некуда ему с рынка лететь... Песня голубиная, воркующая, как свет невоплощённого Впечатления, пролилась снизу вверх и растаяла. И виденье платка со звуками вместе исчезли вокруг головы и плеч. Пропало, всё пропало... Остался он, как есть, огромноглазый... "Лиски-намо..." - подумал Густав. Изгнанник опять вопросительно глядел на Комодо. Тот, коснувшись предварительно своих глаз, повторил жест превращения. Едва кивнув, чуть-чуть улыбнувшись. Горбоносый, солидный, уверенный. Во второй руке - карта, рубашкой к верху, предусмотрительный Густав... Комодо проводил по рубашке пальцами, переворачивал - и по глазам, и снова по изнанке. Завершив превращающим жестом. Уверенней, требовательней кивнул... Рука одного ангела поднялась над головой второго. Взгляд цвета морской волны вознёсся к ней, к небу... И все ослепли на миг. "Невероятно!.. Получилось!.." Над пирамидкой парил глянцевый бумажный прямоугольник с закруглёнными углами... Осталось масть и букву "к" дописать... "Концентрация для новичка!.. Ай да малыш, они точно из абстрактных миров!.." Тёмный фон шёл волнами, и, не скрывая, скрывал, таил в темноте чудовище. Лишь пики белой линией обведены... Изгнанник схватил её, огляделся вокруг, уронил, вскрикнул, вырвался из-под руки Комодо... И со всех ног бросился в лес...


Густав поднял карту. Придирчиво изучил рубашку, похмыкал, перевернул. Из глянцевой черноты сверкнули налитые яростью глаза древнего монстра... Клыки... И дыбом стоящая шкура, мокрая шкура зверя, горой поднимающегося из волны... Первый и последний раз, когда Густав рад был этот кошмар видеть. Карта мигнула... Упс!.. И нет Гарольда... "Превосходно!.. Кто-то вздрогнет за карточным столом! Кто-то выдаст, что король пик у него на руках. Пускай юноша Кит противится, Гарольд подыграет мне! Гут, гут... Не зря добывал его, гут..."
- К полям умчался, проклятье!..
Комодо метался по опушке маленького лета, не решаясь бросится беглецу вослед. Он опасался всего: оставить Густава за спиной... Уходя, ловушек понаставит... Утратить последнего изгнанника. Напороться невесть на что там, в полях. Редко выходил к ним, с оглядкой...
- Догоним? - бодро спросил Густав.
- Обгоним, - решился Комодо, раз вместе, так что ж. - Обойдём!.. Пока разберётся в поворотах.
- Продашь теперь?
- Хочешь купить?
- Не-а... Кайзер, ты с кем-то спутал меня. Я продаю, а не покупаю. Айда?..
И они побежали. В средней части рынка замаскированных пирамидок Густав опасался меньше и всё же держался след в след. А Кайзер таки-порвал своё шикарное кимоно, лес дичее тут, кусты колючие, обломанные, острые ветки...
Воздух похолодал. Открылась прямая тропа, без вихляний по перекрёстам, и на бегу, Густав поднял лицо к верхнему ярусу леса... Над корявыми, голыми, переплетёнными кронами дубов шёл снег. Начинался. Лёгкие хлопья. Земли не достигая, летели снежинки, высоко носимые ветром, не забелившие и ветвей. Внизу по-прежнему глубокая осень. Только воздух переменился к холоду, к прощальной, бессловесной, - наверное, тоже в абстрактных мирах рождённой, выпавшей из дырявого гнезда, - последней тоске.
Снег крутился, как листок письма в чужих руках, в руке посыльного. А на листке ни слова, ни буквы нет, ни отчерка рисунка. Потому что сам он символ - пустой, обязательно белый, нелинеенный, без полей и водных знаков. Вдруг хранит в себе и выдаст тайну скрытая механика? Лист бумаги и есть символический отчерк. Он означает: "Прощай..." Посыльный держит на вытянутой руке за уголок, держит ветер в кронах, схватить не даёт. Да и зачем? И так всё видно, всё понятно... Это традиция, рыночная. Милосердная традиция злодеев. Задолжавшие, пойманные, идущие на безнадёжно рисковую игру, на неравный поединок идущие хищники отправляли такое письмо. Если было кому. Опасаясь, что в момент гибели останется не замеченным кем надо их Белый Дракон. Что друг, любимый станет искать того, кого нет среди живых, мучительно долго. Но и, не имея таких опасений, отправляли... Это не объяснить, жажда последнего привета, безмолвного. Отправить листок с текстом кредитор, противник, охотник, кто-то, желающий остаться в тени, не позволит. А белый листок - общепринято, общеизвестно. Особо мнительные не позволяли и руками к нему не прикоснуться, ну, поцеловать. Под маской, обезопасив себя от огласки и мести, передавали посыльному. А он - адресату. Пустой лист. "Прощай..."


Внутренняя опушка - снова лето! Ярко-зелёная полоса высоких колосьев стояла стеной. Комодо пробежался вдоль неё, заглядывая, и позакрывал своими пирамидками входы на некотором отрезке. Свернул на несколько шагов обратно в лес, прислушался:
- Ага... Там ещё, промеж развилок. Обратно не повернул. Распутается на последнем перекрёстке и будет здесь.
Ближайшие тропы закрыл понадёжней, четырьмя пирамидками в шахматном порядке, скрещенные колосья положив артефактами на острия. Кроме одной. Подбородком указал Густаву на перекрывавший тропу громадный садовый фонарь, рогатый череп:
- Здесь будет... На рогах... С ним торгую, откликается быстро...
Густав проследовал, озираясь, переступая мягко, разворачиваясь на каждом шаге, к чужой подставке. Зелёные колосья задевали лицо. Не просматривается вообще поле, не гут... А между рогов, над ними... "Ох!.. Кайзер... Не для тебя она, не тебя ждёт!.. О, море всеизвращающее, недроидские пляски Секундной Стрелки... Кайзер торгует с богачом. Нет, с технарём... Богач не продал бы такое, не имея возможности вновь создать для себя".
Артефакт, меж тем, выглядел заурядно: медью отливающий шнур толщиной в мизинец, длиной в несколько петель. Подчёркнуто аккуратный моток. Дроидами не отнимаемое оружие, по причине, речь о которой впереди. Злое, мощное, прицельное, огромной поражающей силы оружие. На рогах бычьего черепа ждала освобождения, чьих-то рук ждала "стреляющая" отододи. Медянка отододи, просто - медянка. Змейка. Удавка, растягивающаяся жгутом, отпущенная, попавшая в цель, она обвивала жертву, затягиваясь самостоятельно и необратимо. Не как узлы и "обратные клапаны" обычной механики, для которых требуются рывки, движения жертвы. Нет, сама по себе душила. Спадала, когда... всё. С никого спадала. Разрезать её можно. Распилить. Порвать нельзя.
Скрытая механика. Вещь, о которой Густав мечтал... Со всей страстью людей прежних эпох, вожделея вещи дорогой, неподходящей и ненужной ему! Один раз в руках держал... Адски понравилась, забыть не мог. Он понимал нутром её не афишируемое устройство. Густав не знал, существуют ли вообще альбомы с её схемами. Если да, то они ещё более редки, чем сама удавка. Отододи мигом бы сделала его хищником, а Чёрного Дракона - воспоминанием. Плевать!.. Так мечтал... Уж очень по нему оружие, в его стиле. Густав воображал иногда, как эта тонкая, тоньше обычной, скользкая ярь-медянка, змейкой свернувшись, лежит под рукой... Живёт в углу кармана... Всегда под рукой, понятливая, послушная... Готовая по первому движению проявить тайную мощь... Стреляющей-то прозвали, кому нужна на расстоянии. А ей, развёрнутой, довольно задеть, легонько коснуться... Затем и складывается так тщательно, не ошибиться бы самому!.. Надо особым образом брать, держать крепко. Густав не боялся, наоборот, это пленяло его, непреходящая опасность, вечно на взводе... Он потому целенаправленно не искал её, что искушение велико. Увидев, не преминул бы купить, и применить - не удержался.
"Будь серьёзнее, - говорил он себе. - Оружие - фишка. Статус и телохранитель много важнее. Ими не промахнёшься. Их не отнять..." Чем убедительнее говорил, тем сильнее хотелось! "В карман положить, что такого?.. Крайнее средство, на крайний случай! Что?.. Ведь ни драконов, ни статусов у мёртвых не бывает... Кроме того статуса, что мертвецы они!" Тоже аргумент... Медный моток над белым камнем затупившихся, неравных рогов, правый обломан, стала последней каплей во внутреннем споре. "Хочу!.." Моток в три петли, крючки на концах: легчайший и тяжеловесный, начищенный медный и окислившийся медный обёрнуты, перекрещиваясь точно посредине, одной четверти до противоположного края мотка не доходя. Равновесие... "Красотка!.. Как живая!.."
Густав ещё покрутился возле неё, Комодо маячит на опушке, психует... Тропа в зелени сужается к неблизкому повороту, кажется, без препятствий... По сторонам сквозь колосья не видать ни черта. "Давай, сцапай её, Густав, хватай её!.." Раздражённый гипнотической властью желания Густав ядовито посоветовал себе: "Валяй, бери, протяни руку! Про тебя мало кто осведомлён на Южном, но зато среди тех, которые осведомлены... О, среди них у тебя такая дивная репутация!.. Кайзер в обморок хлопнется, увидев тебя на острие!.. Что он подумает?! Хотел бы я узнать, что он подумает!.. Но боюсь, что увижу, как сверкают его пятки, и платы не возьмёт, ха-ха... Всё, хватит пялиться!.. Густав, за людьми смотри". Он вышел.
А люди в лице Комодо пялились туда же, на отододи. Что Ваол для очередной мены предложит ему медянку, ярь-медянку, он не ожидал. Уговора не было на такой шик. Был - в общем на оружие. Проклятый Густав появился так не вовремя!
Обоим было очевидно: изгнанник выбежит к полям с минуты на минуту. Изгнанник попадётся. И ярь-медянка, упав, достанется... Кому?.. Чёртов Густав!..
Но чёртов-то Густав лишь отнимет, если отнять успеет, а вот Комодо без колебаний воспользуется ею. Хищник, терять ему нечего. Обоим ясно. Напряжение росло.


Лишившийся прежнего, листвой звенящего ореола, в развевающихся солнечного цвета одеждах, - надо же, и он в кимоно... - изгнанник вылетел из лесного сумрака на свет. Стремительная лань. Комодо преградил ему путь вдоль опушки вправо. На успокаивающие восклицания изгнанник не реагировал. В сторону Густава не побежал. Он ткнулся в перекрытую только что тропу, оттолкнув Комодо. Испугался пирамидок и выбежал обратно. Оставалась та, на которой фонарь. Или обратно в лес. Очень быстрый и лёгкий в беге, благополучно миновав бычий череп, он напоролся бы непременно в полях рано или поздно на что-то невидимое. Достался неведомо кому. Кайзер не мог ни этого допустить, ни того, чтоб Густав опередил его, оказавшись первым рядом с артефактом, падающим с острия...
Густав напротив обязан был оказаться первым, понятно. Цепочка выпущена из рукава, крючок зажат в пальцах...
Секундное отставание, неуместная пассивность Густава должны бы насторожить Комодо. Но он не гений хладнокровной наблюдательности. Опередил и доволен. Пока бежали сквозь стену зелёных колосьев, две цепочки связаны, с двух сторон по крючку гарпунами раскрыты. Кайзеру не удалось схватить беглеца. Он сделал рывок, когда тропа сузилась, скоро расширится пред фонарём. Надеялся толкнуть, перед самой ловушкой подсечь... Догнал почти, сминая, ломая стебли, вровень зашёл... Ещё два шага, прыжок влево, толкнуть и... Наступив одной ногой на лежащие поперёк тропы, сломанные колосья, второй об них запнулся сам. Изгнанник перемахнул ловушку играючи. Один из крючков, брошенный Густавом, трёхгранный гарпун вцепился в складки его солнечного кимоно... Кайзер не прекратил бы преследования... Хоть взглянуть, где попадётся? Кому достанется, нельзя ли торговать и с ним?... Запнувшись, он выправился, разбежался перепрыгнуть и... Неизвестная сила развернула его спиной вперёд, дёрнула... Не перемахнул, налетел. Вмазался всем телом в каменный череп, мгновенно подкинувший его на рога. Один целый, один обломанный... Крючок с другого конца цепочки, с хрустом вошедший ещё глубже в кайму его ворота собрал цепочку к себе. Из кимоно беглеца вырванный кусочек на втором крючке болтался жёлтой шёлковой бабочкой. Стремительная фигурка исчезла за поворотом в зелёном туннеле. "Молодец, - мысленно похвалил его Густав, - хорошо поймал".


Комодо был трус. Мнимая солидность, мнимая респектабельность, всё разом слетело. Приступ паники, охватившей его, был такой силы, что условное пространство ловушки сжалось от рывков, от попыток пробить её, спрыгнуть. Через минуту Комодо стоял над рогами ровным столбом. Как по рукам и ногам связанный. Статуей в дорогом ручной работы, рваном кимоно, неподвижный, тихо скулящий. Он наблюдал, как приблизился Густав, как с полных, но зелёных совсем колосьев снял отлетевшую на них отододи медянку, Комодо не доставшуюся и не угрожавшую отнюдь...
Скользкая прохлада гибких медных сочленений ласкала руку... Пыталась обогнуть... Даром, что механика. Сдвинулась самую малость обернувшая моток петля, нарушилось равновесие. Оказалось достаточно. "Этого нельзя..." - ласково подумал Густав, развернул и сложил заново, как полагается, ровно посередине держа, сделав три ряда и обвив обоими концами наперекрест. Так она безопасна. Убрал в карман и остался стоять, в ожиданье развязки. Познакомиться желал. Заполучить на будущее такого заказчика, что медянками разбрасывается. Да, и о цепочках своих жалел. Отододи прекрасна, но каждый привязан к своему оружию, с которым сродниться успел. И они реально нужны ему.
Прошло не больше пяти минут...
- Гус... Густав... - проскулил Комодо, пытаясь хоть голову наклонить в охватившей его тесноте ловушки. - Ты, как дроид... Я знаю, ты можешь, что угодно...
- Посмотри, - ответил Густав, запрокидывая голову, - какой красивый дракон!..


Поле над ними осветилось заревом распахнутых Белых Крыльев, ветром от спускающегося дроида. Комодо забыл скулить, горло перехватило. Фантастический размах крыльев, орлиных. Белый Дракон гордый и огромный был столь же притягателен взгляду, сколь пугающей была фигура всадника. Густав почесал в затылке: "Странно, что позорище Ноу вообще решился заговорить с ним... А ведь не врёт, торговал. Такие на Южном-то бывают налётами, по надобности. И как-то не приходится им пробираться сквозь толпу... К кому надо свободно идут, и клянусь, билеты продавать можно, посмотреть на них из отдалённых шатров... А почему отдалённых? Потому что ближайшие пустые стоят!.."
Человек, великан в полной рогатой маске. Глаз нет, прорези горизонтальные. Грубо нарисованы оскаленные, сжатые клыки. Носа тоже нет. За исключеньем Симурга, ни на ком Густав не видал настоящие, для дела, а не для виду, не для представлений мимов на Мелоди, предназначенные доспехи. Эти - в высшей степени настоящие... Плечи, предплечья, нагрудные пластины, поножи. Шипы на них. Металл асфальтово-серый, без блеска. Поясные, ножные, через плечо перевязи, какие-то петли, держатели, колчан, кобура... Густав не мог глаз отвести. Как танцор, к примеру, ни читать, ни писать не умеющий, зайдя в гости к технарю, смотрит на табличку исчирканую формулами, и видит, что этот хаос на ней - вовсе не хаос. С тайным напряжением достигнутых и ускользнувших смыслов расположились цифры и буквы... Вот и Густав, не узнавая и сотой доли приспособлений, ясно видел, что давно и отменно налаженная боевая машина спустилась к ним, что дроиды не всемогущи в отлавливании запретного. Быть не может, чтоб такая масса оружия нашла оправдание в их глазах, не изымалась осознанно. Ни для защиты, ни для позиционной, на лжи и ловушках основанной охоты, ни против опасностей Великого Моря подобное не уместно. Экипировка указывает на то, что облачённый в ней проводит время на специфических облачных рынков и между ними верхом.


В местностях, на маршрутах определённого круга имеют место быть свои иерархии, ценности и застарелые конфликты. На рынках пустых, протяжённых, ландшафтно-устойчивых. Благодаря доставшимся от хозяина мир особенностям устройства они не имеют возможности, стать перенасыщены ловушками и заброшены быть как этот. Но из-за аборигенов вот таких, как прилетевший сюда, они тысячекратно опаснее. Небесным бродяжкам, континентальным охотникам и торговцам не нужны. Люди в такой вот броне, кочующие племена имеют претензию в единоличное владение захватить рынок. Иногда он скрывает внушительное здание-город посреди болотистых полей, стратегически важный. Там могут действовать иные законы природы, чем снаружи, позволяющие или препятствующие ставить пирамидки, и законы придуманные людьми. Здание по причине того - центр притяжения для воюющих. Бывает и что-то по-настоящему ценное в нём, не отторгаемый от рынка артефакт, скрытая механика, залежи какого-то важного для Техно материала, чьи свойства, чью схему не удаётся установить.
Много бывает причин для... И все - вздор, по правде-то, сколько ни перечисли, все - предлоги. Для вечной войны. Некоторые зависают в ней. Преображаются в соответствии... Внутренне, внешне. Сражения и поединки их - физические, что определяет внешние приметы податливых изменениям полудроидов. Они великаны, так развиваются их тела. Они умные технари. Как правило, они верны клану, не интриганы, короче... Однако достоинства и недостатки текут в общем русле: они не умеют, не могут, не мыслят заканчивать вечную войну. Победы в ней редки... Иначе сказать, жертв в ней мало. Среди них. А среди наружнего, расходного материала...


Зависнув на драконе, оглядевшись, великан в маске снизился ещё немного. Опытный. Ничего из себя не строил, и в малой мере легкомысленной самоуверенности не проявлял. Гонор там не в чести. В чести - ощеренная маска врага, разорванная по прорезям глаз, поверженный образ тысячелетней вражды. И своя, приподнятая на условленные минуты. Потому что открытое его лицо, это... А, длинная история... Там свои законы, правила, ходы и выходы... В суровых местностях и обстоятельствах они всегда есть. Образуются. Вырастают, как мать-и-мачеха на пепелище. Такие холодные с одной стороны, внешней, с высоты человеческого роста. И такие сокровенно-мягкие с другой. С той, что не видна.
Пойманного Комодо игнорируя, великан обернул рогатый лик к Густаву. Поклонился с жестом: направив пальцы правой руки, - кастет поверх перчатки! - к небу, при поклоне опуская... С двойной надменностью после того откинул голову и спросил голосом глухим под маской, но очень сильным и низким:
- Галло?
"Вот так приветствие!.."
- Знаком с ними, - уклончиво ответил Густав и назвал себя.
- Ваол, - представился хищник. - Охотник, на будущее есть пожелания?
- Нет. Но я любознателен...
Из под рисованных, сжатых клыков послышался рокочущий смех:
- Спрашивай!.. Вопрос без торга, за знакомство.
Густав поклонился признательно. Две вещи совпали в хищнике, пересекающиеся с его интересами: маска и упоминание галло.
- Не помню, - так начал он, - на последнем карнавале в Гала-Галло, что за маску выбрала царственная Мадлен?..
О, как гулко и надолго расхохотался он, с рисованной, дикой пастью, хищник небес!..
- Ты умеешь выбирать врагов себе, охотник!.. Не желаешь ли латы, не пора ли, вроде этих, моих?.. Лет за двести службы, штук за пятьсот похищенных?! Я отвечу... Падальщица Мадлен всегда предпочитала клювастые, птичьи.
"Я так и знал..." - подумал Густав. С поклоном, не желая затягивать разговор, отступил:
- Благодарю.
И покосился на обречённого Комодо. Не на него, на свои цепочки.
Надо обладать немалым опытом войны, для такой наблюдательности: Ваол его мелочную, безмолвную жадность отследил. Вполне легитимную для него. Перехватывая добычу, он сорвал гарпун со шкирки кимоно. Опустил было на пирамидку, мол, за своим и вернёшься, но передумал. Заменил на пучок колосьев, вырванных с корнями. Неподдельное спокойствие охотника внушило ему уважение. "Если парень стоит здесь - живой враг галло, то ссориться с ним не умнее, чем с ними..."
- Твои штучки, - с высоты усмехнулись рисованные челюсти.
Взмыл резко. И взглядом провожая хищника, Густав заметил, как синхронно стартует ещё дракон вдали, с кем-то рогатым вертикально и чем-то солнечно-жёлтым поперёк спины...


Он остался один. Он чувствовал, что один. В целом рынке. "Гут, гут..."
Гут? Самое время покинуть его через пирамидку?.. Самое время пройтись в одиночестве. В незнакомом месте. Без смысла и цели... Заплутать лабиринтами хитросплетений Сад и Там, не вычисляемых никак. Нет, смысл он обозначил себе, вспомнил: пускай дроид запомнит путь сюда по небу. И вход надо своими ловушками закрыть...
Распутывая тропы, застревая и возвращаясь с поворотов вспять, заворожённо, упрямо шагая в Там, когда понял уже, что в Там, и пора назад поворачивать... Не знал, сколько времени Густав шёл до озера, до маленького лета. Снова в вершинах начался снег. Кружил белизной прощального, горького письма. И пахло от него, Густав вспомнил чем, - солью Горьких Холмов пахло.
Но вот и лето... Он умылся и попил из ковша напоследок. Вода сочилась до сих пор по стыкам и трещинам, половина вытекла. Оставшаяся утратила яркость свойств. Или они перестали действовать захватывающе. Источник ударился в нёбо, пробежала свежесть встречного течения по коже... Всё так, но что восхищало? К ключу ближе по озерцу он не поплыл, неинтересно стало. Гига Вирту закрыл. Голограмма кристаллической решётки ушла в плоский том, приземистый стол дрогнул. Густав наводил порядок, как у себя дома.
На выход... Дубы, корявый извилистый сумрак, расступившийся вокруг маленького лета, сомкнулся за спиной. Эту часть леса Густав прошёл быстрей, увереннее, запомнил. К раме подходя, заметил, что и с внутренней стороны её украшает вязь, надпись. Прочёл... "А теперь обернись". Кусок фразы, остальное утрачено? Или строка отсылает к песне какой-то?.. Не интересно, ерунда. Понятно, когда на дверях предупреждение, вывеска торговая, девиз или благословение... Благословление или проклятье... "Проклятье?!" Густав тревожно похлопал себя по карманам... "Уфф... Самое главное, карта Гарольда на месте". Он закрыл вход ловушками, пирамидками-клочками сухой травы, позвал дроида, и драконий кувырок унёс его сразу же за вершину кучевого облачного мира, ослепившего белизной после лесной темени. Сужающимися кругам спирали планировали от высокого неба к земле. "Чёрт, поспешил!.. А надпись на входе?.. Так и не прочитал, забыл..." Не возвращаться же. Запомни дорогу, дроид".


Кажется, наступило время предъявлять Господину Соме колоду, дособранную по его протекции. И рассчитываться Мариком. По пути к континенту Густав размышлял об этом. И о Мадлен в птичьей маске. И о Клоке, незавершённой охоте его... Надо, надо, всё надо... "А теперь обернись" над рамой впустившего и обезлюдевшего за его спиной рынка - так и зависло в мозгах, как навязчивая песенка. "Чёрт, что же на входе?" Дурак, на карту отвлёкся, мнительный стал, куда ей деваться... Что же там могло быть? Первая часть фразы?.."
Когда долетел и встретились, колоду тасуя, Густав всё ещё не выбросил фразу из головы. И как-то само вырвалось, прежде чем о делах:
- Сома, такой рынок видел... С девизом. А девиз не прочитал. Хоть обратно лети...
Господин Сома, выслушав, улыбнулся:
- Не лети. Так скажу. Никакой не девиз это. На многих рамах писали одно время. Это действительно совет, памятка самому себе. У хозяев, затворников было принято на видном месте вывешивать. Они, некоторые из них, решались выходить не сразу. Но решились. Гулять, бродяжничать... На Морской Звезде бывать. Они опасались не опасностей, пардон, хорошо сказал... Не погибнуть, а... Разлюбить?.. Потеряться?.. Утраты некой связи боялись. С Собственным Миром. Это с начала, а потом, обнаружив насколько время там по иному течёт, - уже со внешним миром, друзьями, морем, материком... Опасались, что забудут зайти, что забудут выйти... Забудут зачем. Входить, выходить. Так что, ты ничего не пропустил. С другой стороны то же самое написано: "А теперь обернись..." Что за спиной оставил, не забывай.
- Ааа... - протянул Густав, ничего не поняв. - Ясно.