Приветствуем! |
|---|
| 
|
Блог |
|---|
 Достоевский ни в чём не виноват!Категория: Критические статьи![Нажмите для увеличения картинки]() Представителям европейских государств, где пытаются запретить изучение творчества Достоевского и других российских и советских писателей, не надо забывать, надо знать, что российская и советская литература являются частью мировой литературы, частью мировой культуры. Добавил: Васил Про двух россиянКатегория: Познавательно-развлекательное![Нажмите для увеличения картинки]() В этой работе я расскажу в краткой форме про двух россиян, которых знаю лично. За достоверность информации, как говорят, гарантирую. Первого россиянина я назову Игорем, а второго героя моей статьи я назову Вероникой. Добавил: Васил
|
Соцопрос |
|---|
Вы в литературе начинающий/опытный
Всего ответов: 102
|
|
Проза
История одного жеста (2 отрывка из романа)
40-й отрывок (ИКС)
Просидев еще с полчаса в кофейне, мы вышли на улицу и по молчаливому согласию, решили не брать экипаж, а прогуляться пешком, благо погода была солнечной и безветренной. Всю дорогу Женевьева выпытывала у меня, о чем таком мы говорили с Декартом и на какие чудеса тот намекал. Отбиваясь шутками от ее звенящего нетерпеливым детским любопытством голоса, я и сам размышлял над смыслом сказанных им на прощание слов. Несколько раз я ловил на себе взгляд Женевьевы, показавшийся мне странным из-за едва уловимого, незнакомого мне ранее, выражения глаз.
Она была невероятно щебетлива в тот день, словно пестрая, неизвестная науке птичка, прилетевшая в Париж из сказочных далей и ставшая медноволосой Женевьевой, что брала меня за руку, потом отпускала и в порыве необъяснимой, детской эйфории, шагала вприпрыжку вперед, заливаясь при этом веселым смехом, словно празднующий день непослушания и готовый к новым проказам, сорванец в юбке и с рогаткой, который обгонял меня на десять шагов и замирал, вновь оборачиваясь Женевьевой, ожидающей моего изумленного приближения, по мере которого я, все отчетливей, мог различить мерцающую в ее глазах загадочную поволоку, придающую лицу выражение лукаво-таинственной нежности, и подходя все ближе, я, упоенно любовался приоткрытым, запыхавшимся от обворожительного дурачества, ее влажноалым ротиком, с трогающим припухшую верхнюю губку, острым кончиком язычка, окруженного ослепительно белой стеной, манящего к себе, узника ее уст, в бурлящем восторге солнечного дня, когда я был уже на расстоянии вытянутой руки, вновь юркнувшего в укрытие, но губы, о чудо, ее волшебные губы, его спрятавшие, уговорили таки Женевьеву приподняться на цыпочки и чмокнуть меня в щеку.
Ноги сами несли нас по улицам и бульварам, и я был слишком сосредоточен на Женевьеве, чтобы думать и замечать, куда мы идем. Клянусь, что, только увидев знакомую витрину магазина кукол, меня осенило, что через дорогу мой дом. Я сказал об этом Женевьеве и она, одарив мое сердце нежной улыбкой, вдруг напомнила, что когда-то давно, я , кажется, хвастался своей библиотекой. Внимательно посмотрев на меня, тем самым, неуловимо изменившимся взглядом, она сказала, что хотела бы на нее взглянуть. Не веря еще в свое счастье, отгоняя ужасную мысль, что все это сон, я, не в силах, пересохшим от волнения ртом, вымолвить и слова, глупо кивнул головой. В ту пору я занимал четыре меблированные комнаты в пансионе мадам Беранже, и как для одного студента, это были весьма знатные апартаменты в строгом английском стиле, без крикливой роскоши, всегда казавшейся мне признаком дурного вкуса.
Сотрясаемый внутренней дрожью я, распахнул парадную дверь и, пропуская вперед Женевьеву, вошел за ней следом. Мы поднялись на четвертый этаж и в страхе, что взмокшие от напряжения руки постыдно выронят ключ, я стал так, чтобы она не видела моей нетерпеливой возни с замком. Наконец, стальные засовы были отщелкнуты, и я жестом пригласил ее войти. В комнатах царил идеальный и свежий порядок, видимо, горничная ушла совсем недавно, и я подумал, что неплохо было бы заказать обед, потом, передумал, решив, что есть не хочу и, вообще, думаю не о том, о чем надо думать, но то о чем было надо, расползалось в разные стороны, как выпущенные из банки тараканы, а я в это время, в поисках домашней обуви для Женевьевы, метался в прихожей и, между прочим, пребольно стукнулся лбом об угол шкафа, а когда нашел во что обуть гостью, то так неловко повернулся, что едва не свалил на пол цветочный горшок. Потом я провел ее в комнату с огромными, под самый потолок книжными стеллажами.
-Вот. Будь как дома. Я сейчас приду – пробурчав все это, я юркнул в ванную комнату и закрыл за собой дверь. Лицо мое пылало жаром, на лбу начинала вспухать шишка и чтобы как-то ее прикрыть, пришлось немного взъерошить волосы, а потом зачесать вперед, замаскировав круглый выступ своей неловкости таким себе «локоном страсти». Открыв кран, я плеснул воды на лицо, потер щеки и под мерный шум воды осторожно высморкался, опасаясь, что исходившее от меня соплехряканье услышат в библиотеке. Оттерев полотенцем мокрое лицо, я критически уставился на себя в зеркало. В душе моей, продолжало царить смятение , я боялся, нет, даже паниковал от того, что не смогу без неловкости, с осанкой уверенного в себе самца, переступить ту чертову грань, что отделяет любовь от дружбы. Как не крути, а в любви, я был еще молочным зубом, а не коренным клыком, не зная с чего именно начинать штурм этой живой и вожделенный крепости, не могу же я, в самом деле, насильно взламывать тараном ее ворота? Если она уйдет из квартиры со стопкою каких-нибудь книжек, но без, остывающего в ней, моего следа, я буду самым несчастным человеком на земле и вечером пойду в дом терпимости, где выберу себе проститутку и стану хлестать ее спину и ягодицы плетью, пока она не взвоет о пощаде! Я прикажу шлюхе отзываться на имя Женевьева и буду унижать ее весь вечер, заставляя тявкать по-собачьи и целовать мне ноги, а напоследок, унижу ее в последний раз, разбросав на полу плату за ее мучения и наблюдая, как ползающая по комнате, хныкающая шлюха, собирает свои жалкие банкноты. Черт! От испуга, я конвульсивно дернулся перед зеркалом, на мгновение мне показалось, что оттуда, из зазеркалья, на меня смотрят чужие глаза, в которых все еще отражаются картины истязаний, проникшие, каким-то образом, в мой мозг и застлавшие черной пеленой мой разум; я зажмурил глаза и вновь их открыл, со вздохом облегчения убеждаясь, что зеркало вернуло мне себя самого, того, который никогда, как бы, не закончилось сегодня свидание с Женевьевой, не посмеет причинить покровительнице Парижа боли. Освежив дыхание зубным эликсиром, с едким вкусом мяты, я прополоскал рот, еще раз осмотрел себя в зеркале и вышел из ванной. Стараясь громко не топать, я, с превратившимся в колотушку сердцем подкрался к двери домашней библиотеки и осторожно ее приоткрыл. Сказать, что меня пригвоздило на месте, было все равно, что окликнуть глухонемого шепотом. В первую секунду я подумал, что колотушка в груди сейчас сломается и я вот вот рухну замертво, потому что испытанное от увиденного потрясение напрочь отключило во мне разумное существо и включило блаженного идиота, а потом их перемешало. Я расширил дверной проем и бесшумно проскользнул в комнату. Что вам сказать? Посередине нее прямо на полу лежала охапка сброшенной Женевьевой одежды, а сама она, словно выпорхнувшая из смятого кокона бабочка, застыла обнаженная у окна, совершенно не беспокоясь, что ее наготу могут увидеть. Из одежды на ней остались лишь белые, чуть выше колен чулки, с кружевными подвязками. Я почувствовал, как по лбу катится тяжелая капля. Почуяв спиной мое вкрадчивое и робкое появление в комнате, Женевьева неспешно обернулась ко мне. Я заворожено уставился на ее крепкие, литые груди с крупными розовыми сосцами и поневоле заскользил взглядом вниз, сфокусировав его на темном, равностороннем треугольнике чуть ниже точки пупка, а затем охватил глазами всю ее целиком. Женевьева смотрела на меня с нежной полуулыбкой, ничуть не смущаясь своей наготы.
-Иди ко мне, милый- ласково прошептала она и протянув ко мне руку, повторила чуть тише- иди ко мне…
Отвечая на ее призыв, я, на непослушных ногах, шагнул вперед, от возбуждения и трепета, меня качнуло в сторону, словно ребенка, который совсем недавно научился держать равновесие. Я шел к Женевьеве , впившись взволнованным взглядом в ее лицо, выполняя собственную клятву не отводить глаз и не сметь моргать, страшась, что она, как мираж, может в любой момент исчезнуть. Я подошел к ней в полуобморочном от томления состоянии, однако в окаменевшем всеоружии любовника, готового поглощать ее чары. Оказавшись почти лицом к лицу с ней, я полной грудью вдохнул запах отливающих медью волос, коснулся ладонями ее плеч, обнял и привлек голую к себе, а потом, заглянув в самую глубину глаз Женевьевы и уже не в силах себя сдерживать, стал покрывать ее лицо поцелуями… 41-й отрывок (ИКС) Когда Женевьева, словно по мановению волшебной палочки, стала моей любовницей, и мы обзавелись привычным для воркующих голубков сахарным лексиконом, я, памятуя о своем благородном порыве на ней жениться, всякий раз откладывал эту идею в бездонный чулан «завтра», продвигаясь, таким образом, сквозь дни и недели, сложенных из таких вот, остывших «завтраков». Это было удобно и мне и, надеюсь, Женевьеве. Намеками, на окружение ее безымянного пальчика кольцом, она меня не тревожила, так что совесть моя, вполне умиротворенно похрапывала на лаврах любви, иногда всплакивая во сне, как младенец, но тут же вновь засыпала, убаюканная колыбельными мыслями вроде «жениться никогда не поздно» или «на той неделе сделаю Женевьеве предложение» и т.д и т.п. Временами, во мне начинали глухо ворочаться патриархальные корни Отечества, обращавшие внимание на белую, без единой кровинки, простыню первого соития с Женевьевой и тогда неведомый голосок зло скрежетал на ухо: «ты не был у нее первым мужчиной, не будешь и последним…»
В часы и дни наших встреч в пансионе мадам Беранже, я часто выпытывал у Женевьевы, о том странном импульсе в библиотеке, побудившем ее освободиться от верхней одежды. По всей видимости, Женевьеву тяготили эти, пусть и ненавязчивые, но все же – допросы, и она, обычно, нахмурив свой лобик, старалась сменить тему разговора, а то и, подтягиваясь всем своим гибким, кошачьим телом ко мне, закрывала мой рот поцелуем, так что онемевшему, ничего не оставалось кроме как, послушно принимать ее ласки.
В дни, когда ее не было рядом, я упорно искал встречи с Декартом, чье появление в кофейне, я был в этом уверен, сыграло странную и загадочную роль в моих отношениях с Женевьевой. Я чувствовал, что только у него, исключительно у него, есть ответы на мучивший меня вопрос. Но как назло Декарт, словно в воду канул. Я пожалел, что не предпринял ни единой попытки найти его сразу, по горячим следам, например, через два-три дня после нашего знакомства. Но сами понимаете, я был слишком увлечен страстью, каждый раз, сгорая дотла в бушующем, магическом огне, разожженным моей прекрасной ведьмочкой, и неужели вы думаете, что вновь и вновь, возрождавшийся из пепла и опять, без раздумий ныряющий в сладостное пламя для того, чтобы снова осыпаться в нем золой- Феникс, был способен думать о Прометее, наделившем Женевьеву, а заодно и меня, этим огнем? На кафедре где работал Декарт, мне сказали, что он взял творческий отпуск для работы над докторской диссертацией и вроде как, отбыл в Северную Африку. На вопрос, когда он вернется, я получил, такой же туманный ответ: «не ранее, чем перед началом учебного года, то есть в середине-конце августа».
|
| Категория: Любовный роман | Добавил: Дюмон (05.04.2013)
|
| Просмотров: 448
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
|
Вход |
|---|
Добро пожаловать, Гость!
Гость, мы рады вас видеть. Пожалуйста, зарегистрируйтесь или авторизуйтесь!
|
Статистика |
|---|
Недавно сайт посетили:
Легенда: Админы, Модеры, VIP-пользователи, Авторы, Проверенные, Читатели
|
|
Главная
Регистрация
Вход
RSS
