Приветствуем! |
|---|
| 
|
Блог |
|---|
 Достоевский ни в чём не виноват!Категория: Критические статьи![Нажмите для увеличения картинки]() Представителям европейских государств, где пытаются запретить изучение творчества Достоевского и других российских и советских писателей, не надо забывать, надо знать, что российская и советская литература являются частью мировой литературы, частью мировой культуры. Добавил: Васил Про двух россиянКатегория: Познавательно-развлекательное![Нажмите для увеличения картинки]() В этой работе я расскажу в краткой форме про двух россиян, которых знаю лично. За достоверность информации, как говорят, гарантирую. Первого россиянина я назову Игорем, а второго героя моей статьи я назову Вероникой. Добавил: Васил
|
Соцопрос |
|---|
Сколько Вам лет?
Всего ответов: 126
|
|
Проза
Я умею прощать - 10
Алиса беспокойно заерзала у меня на руках, стараясь
заглянуть мне через плечо. Недоуменно нахмурила крошечные брови и, ища
ответа на множество вопросов, вспыхнувших в детской головке, подняла на
меня невероятно серьезные глаза. - Мама, кто там?
Я не знала, что ответить. Машинально погладила дочь по
розовой щечке и обернулась на захлебывающийся плач, доносившийся из
гостиной.
Алиса нетерпеливо подергала меня за рукав и снова повторила вопрос:
- Кто?
- Это чужая девочка. Не волнуйся, - нервно сглотнув, пробормотала я и шагнула через порог.
- У нас? - снова попыталась заглянуть мне через плечо Алиса.
- Да, она ждет нашего папу.
- А мы?
- А мы едем к бабушке Кате.
- А папа?
- Алис! - мученически взмолилась я, не в силах найти нужного ответа.
- Одна? - Алиса, снова дернув меня за рукав, указала пальчиком на гостиную. - Ни-зя. Ты говойила.
- Говорила...
- Мама! Ну, ма!
Да, моя дочь гораздо честнее и справедливее меня. Иногда
мне кажется, что это именно она занимается воспитанием своей мамочки, а
не наоборот. Мне стало стыдно. Откуда в железобетонной Кире взялось это
малодушие? Почему единственным выходом для себя я считала побег?
Театрально собрать вещи, подхватить Алису и сбежать - самый простой
способ решения всех проблем... Всех ли? Молчаливо тешить свое самолюбие
праведным гневом и ненавистью к обидчикам... Трусливо поджать хвост и
бежать, без оглядки на прошлое, без оглядки на тех, за кого я в
ответе... А ведь у меня есть дочь, которая даже в свои полтора года уже
все понимала - чувствовала, что ее мать совершает нечто неправильное и
постыдное... А еще, невзирая на ненависть и брезгливость к тому чужому
ребенку, который надрывно голосил на диване, я - пусть ненадолго, пусть
против собственной воли - была в ответе за него. Я до крови прикусила губу и пристально посмотрела в глаза Алисе.
- Ты думаешь, надо подождать папу?
- На-до, - кивнула малышка и ободряюще улыбнулась мне восемью молочными зубками.
- Как скажешь, Алис, - поставив дочь на пол, пробормотала
я. Прикрыла дверь и прислонилась пылающим лбом к ее дубовой облицовке.
- Как скажешь... Я понимала, что убеги я тогда, было бы только хуже.
Прошел бы месяц - два, может, больше, пыль бы неминуемо осела. Я сумела
бы справиться с болью и отчаяньем, конечно, сумела бы. Все когда-нибудь
проходит... Но стыд от собственного позорного бегства еще долго бы
заставлял меня содрогаться от отвращения к себе. Уходить надо красиво,
не оставляя недосказанности, особенно когда за тобой наблюдает твой
ребенок. Именно ради дочери я должна была в тот день собрать себя
по крупицам, отыскать в самых потаенных уголках задыхавшейся от
ненависти души то светлое и правильное, что, вероятно, когда-то там
было, поборов трусливое желание скрыться в неизвестном направлении. Я
должна была все-таки дождаться возвращения Матвея с работы, чтобы
посмотреть ему в глаза и вручить ненавистного подкидыша. Мне некуда было идти! Затаиться на неделю в материнском
доме, пока она нежится в тропиках, а дальше что? Слушать ее насмешки и
издевки? Любоваться пренебрежительным отношением к Алисе? Нет! Я не
имела права лишать дочь того, что ей принадлежит по праву рождения.
Почему я должна была убегать, поджав хвост? Это мой дом. Мой и Алисы! И при этой мысли на душе стало спокойнее. Не легче, но
хотя бы спокойнее. А это уже немало, особенно в моем состоянии. Мне
удалось нащупать тот более менее устойчивый пласт, за который я могла
бы уцепиться, чтобы не пойти ко дну под тяжелыми обломками моего
разрушенного мира. Алиса нетерпеливо дернула меня за пальто.
- Мам, она кьичит...
- Да, Алис. Кричит. Раздевайся.
- Почему?
- Спаришься потому что.
- Кьичит почему? - настойчиво повторила свой вопрос Алиса и возмущенно топнула ножкой. - Ну, мама!
Что я могла ей ответить? Вероятно, что-то могла, только
любое слово, любая - пусть даже самая мимолетная - мысль о подкидыше,
острым клинком вонзалось мне в сердце. И я трусливо возводила незримые
барьеры, деля собственный рассудок на спасительные отсеки. В одном - я
и Алиса, в другом - Матвей, в третьем - жилищный вопрос, в четвертом -
подкидыш и его мать. А все остальное - боль, отчаяние, ненависть,
брезгливость от измены и лжи Матвея - вообще необходимо было оставить
на периферии сознания.
Я не Раневская и не буду стонать "Ах, сад мой, ах, бедный
сад". Я не Святая Тереза и даже не собственная мать. Я просто Кира.
Кире не под силу остановить лавину, но она могла расчленить ее на
потоки - уже не столь разрушительные и смертоносные. Выделить главное и
второстепенное. На время забыть о том, что уже нельзя изменить. На
время. Не упиваться унизительной ролью жертвы и оскорбленной
невинности. И не травмировать психику собственной дочери. - Сейчас посмотрим почему.
Сняв с Алисы теплый комбинезон, я направилась в гостиную и,
превозмогая брезгливость, приблизилась к вопящему свертку. Грязному,
замызганному. Я бы под страхом смерти не допустила, чтобы моя дочь была
завернута в нечто подобное. Нюрочка - не я. Она и себя-то в порядок
привести не могла. Одни сальные волосы говорили о многом. И это та
особа, о которой бабушка Матвея отзывалась как о трудолюбивой и
"ладной" девушке. Представив себе реакцию деревенской родни на новости о
подкидыше и его "ладной" матери, я злорадно усмехнулась, но тут же,
поморщившись от отвращения, развернула одеяло и впервые взглянула на
ненавистного ребенка. Маленький, пунцовый от надрывного плача, отчаянно
требующий к себе внимания... Сердце не ёкнуло. Младенец ничем не напоминал мне Алису. Моя крошка -
белокурый, пухлощекий ангелочек с чарующей улыбкой и смышлеными
серо-зелеными глазками. Дочь Нюрочки - болезненно худая, с редкими
темными волосами, неопрятно примятыми ко лбу и бездумно взиравшими на
меня узкими щелочками глаз. Глупо, но мне стало легче. Чуть-чуть.
Действительно, глупо. Какое это имело значение?
- Мам, пах-нет, - четко выговаривая каждую букву,
произнесла Алиса. Я и сама уже успела почувствовать причину столь
оглушительных воплей подкидыша. Не могу сказать, что была в восторге от
перспективы менять ему подгузники, но я ведь не изверг. И не
садомазохистка... Пришлось побороть себя и заняться этим ребенком.
Приближался час икс. Возвращение Матвея с работы. Я была почти спокойна. Уже.
Так странно. Будто ничего и не произошло. Тихо щелкнул
замок входной двери. Скрипнула половица в прихожей. И в гостиную проник
бодрый голос Матвея.
- Дамы! Я дома. Не слышу вашей радости.
- Кричали девушки "Ура!" и в воздух чепчики бросали, -
полным сарказма тоном продекларировала я, выйдя ему на встречу, и
скривила губы в мрачной ухмылке. - Ого! Чувствую приближение Нового года.
- Поздравляю. Тебя, кстати, с нетерпением ждет потрясающий подарок.
- Ооо! Моя любимая жена облачилась в Снегурочку? - Матвей
потянулся ко мне, пытаясь поцеловать, но я решительно отстранилась и
едко произнесла:
- На этот раз не я. В роли дарителя выступила... Нюрочка.
Я постаралась вложить в последнее слово как можно больше презрения. Не получилось. Голос дрогнул.
- Кирюш, не начинай снова, - устало протянул Матвей, но мне
все же удалось расслышать за искусной маской напряженные нотки. Еще бы!
- Мы вроде бы уже это обсуждали. Сама подумай, зачем она мне, если
рядом ты? Сравнение, знаешь ли, не в ее пользу. - Рада, что ты это понимаешь...
Я резко развернулась и направилась обратно в гостиную. За
мной попятам следовал Матвей. Я затылком ощущала его горячее,
лихорадочно частое дыхание. Как бы он не старался изобразить
спокойствие, это получалось у него гораздо хуже, чем обычно. А, может
быть, просто я теперь оценивала его поведение в новом цвете. Он дрожал.
Всей массой тела, всеми фибрами души. Незримо, но дрожал. Мне часто доводилось слышать фразу "воздух накалился от
напряжения". Тогда было иначе. Не накалился, а будто обратился в вязкое
месиво. Прокисший кисель. Липкую слизь, которой физически невозможно
дышать. Только глотать и давиться. Войдя в комнату, я стала украдкой наблюдать за мужем.
Матвей замер в дверном проеме, недоуменно воззрившись на диван.
Подкидыш спал - вымытый, накормленный, завернутый в чистое, пахнущее
свежестью и детским стиральным порошком одеяло. Алисино.
Признаюсь, у меня была крамольная мысль оставить младенца
в том, чем принесла его Нюрочка, чтобы дать Матвею возможность воочию
увидеть на что он меня променял. Секундная женская слабость, которой я
тут же устыдилась. Ни к чему это. Мелочность унижает лишь тебя самого и
никого более. - Что происходит? - нервно сглотнув, просипел Матвей и лихорадочно метнул на меня полный паники взгляд.
- Ты у меня спрашиваешь? Задай этот вопрос своей любовнице,
- с приторной улыбкой на губах проворковала я. Очень старалась
держаться спокойно и уверенно, но на последнем слове зубы клацнули,
выдав мое истинное состояние. Только Матвей, кажется, не заметил.
- Кирюш, ну что ты несешь? Какой любовнице? - Он снова
пытался бравировать. Глупо. Какой в этом смысл, когда все стало
предельно ясно. Разве мог он что-то изменить нарочито мягким и будто бы
усталым тоном? Мог... Только он явно ожидал обратного эффекта.
- Той, которой ты заделал ребенка, - яростным шепотом прошипела я. - И которая отказалась от него, как от ненужной вещи.
- Что ты несешь? Это не мой ребенок!
- Да? А в его свидетельстве о рождении в качестве отца назван именно ты!
- Кир, это ошибка!
Матвей попытался обнять меня за плечи и притянуть к груди,
но это только распалило мое негодование. Я яростно сжала челюсти и
оттолкнула его от себя.
- Ошибкой было то, что я пыталась убедить себя в твоей
невиновности все эти месяцы. А теперь забирай своего ублюдка, и
убирайся! - Кира, это не мой ребенок. Я никогда его не признавал и не признаю.
- Убирайся!
- Кира!
- Ты хочешь, чтобы ушли мы с Алисой?
- Кира! - Матвей порывисто запустил руки в волосы и
взъерошил прическу. - Это не мой ребенок! Ты пойми! Между мной и этой
дурой ничего не могло быть! - Ну, да! А ребенок у нее от святого духа. И именно он вписал тебя в графу "отец" в его свидетельство о рождении!
Матвей проследил за моим взглядом и рванул к папке,
лежавшей на журнальном столике. Резко распахнул ее, едва не разорвав
пополам и, то и дело поглядывая на подкидыша, стал изучать документы. - Бред какой-то, - наконец выдавил он и на этот раз умоляюще посмотрел на меня. - Кира, пойми...
- Убирайся! Я не желаю тебя видеть! Никогда! Убирайся.
- Кира!
- Уходи...
- Я люблю тебя...
- А я тебя ненавижу! Уходи.
Мне кажется, все это продолжалось бесконечно долго. Я
рассчитывала на более короткий разговор. Наивная. Все для себя решила,
и не собиралась идти на уступки. Я не могла жить с человеком, который
так меня унизил. Не перед кем-то, а перед самой собой. Быть может, если
бы он тогда в кабинете повел себя иначе. Рассказал все как на духу, а
не возложил всю ответственность за происходящее на меня, мне было бы
гораздо проще его понять. Может быть... Но по прошествии нескольких месяцев после того, как я
узнала о беременности Нюрочки, к измене прибавилось еще и то, что он
своей ложью до последнего заставлял меня терзаться от осознания
собственной вины. И за это я не могла его простить. Во что он меня
превратил? В "униженную и оскорбленную"... Худшей характеристики я и
представить себе не могла. Только он не желал этого понимать и настойчиво отпирался
от очевидного, открещивался от своего имени, неведомо как появившегося
в свидетельстве о рождении, не признавал ребенка. Бесконечно долго. Я изо всех сил сдерживала эмоции, яростным шепотом
твердила, чтобы он ушел. Он не поддавался. Бесчисленное количество раз
пытался усадить меня на диван, хватал за руки, прижимал их к груди.
Иступлено кружил по комнате, запуская пальцы в волосы. И снова
доказывал, что никакого отношения к этому ребенку не имеет. Я устала. И
Матвей это отлично понимал. И тянул время. Переломный момент настал помимо моей воли. Прорвав
хлипкую плотину гордости, по щекам потекли слезы. Презирая саму себя за
слабость, я ожесточенно вытерла их кулаком и простонала:
- Уходи...
Не отдавая отчета в собственных действиях, ринулась к дивану и подхватила подкидыша.
- Забирай!
Матвей отшатнулся.
- Кирюш, послушай. Я не мог... понимаешь, не мог... я не помню этого!
Замерла.
- Чего ты не помнишь? - глотая слезы, одними губами прошептала я.
- Я не помню. Димыч говорит, я нулевой был. Эта дура
кого-то тормознула из местных, чтобы меня домой отвезли. Ты пойми, не
мог я ее трахнуть в том состоянии, даже если бы хотел. Я не помню
этого! Да и нечего помнить. Не могло этого быть! Пойми! - Ты потом ей это расскажи! - Я кивнула на ребенка и, воспользовавшись моментом, все-таки всучила его Матвею. - Уходи!
- Кир, я не могу без тебя. Пойми.
- Раз смог без меня ребенка заделать, то и дальше справишься.
- Кир... - Бесполезно. Наверное, он понял это. - Ладно, с Новым годом...
Ненавижу Новый год... У меня никогда не было поводов любить этот праздник...
А потом Матвей долго прощался с Алисой. Обещал, что завтра
он непременно приедет и мы отправимся на дачу встречать Новый год. И
она ему верила. Искренне и очень трогательно обнимала его за шею. Не
понимала, почему ему нужно срочно уезжать и почему вечером не получится
наряжать ёлку, как ей обещали. В груди защемило и, чтобы не вызвать
подозрений у дочери, я скрылась за дверью. Прислонилась к стене, устало
закрыла глаза. Воздух прерывистыми иссушающими потоками наполнял грудь
и почему-то вызывал удушье. Его было слишком много... А меня невероятно
мало. Мне до дрожи в коленях не хватало той пятнадцатилетней
Киры, которой все было по плечу. Которая могла свернуть горы - или хотя
бы попробовать. И которая вдруг девять лет спустя оказалась погребена
под обломками собственной благополучной и правильной жизни. Как я могла позволить превратить себя в это пластилиновое
ничтожество? Жалкое подобие человека, которое то мчится куда-то, то
театрально заламывает руки, то слезно умоляет... Что со мной стало? Как
железобетон мог обратиться в... А во что? Кто я теперь? Никто... тень
от чьей-то тени. "На, кажется, надрезанном канате я маленький
плясун"... И это все про меня. Стыдно...
- Кир, я завтра приеду. Ты успокоишься и мы поговорим...
Успокоюсь?
- Думаешь, к завтрашнему дню этот ребенок испарится, и я решу, что все это было лишь кошмарным сном?
Я видела мольбу в его глазах. А еще какую-то безысходность,
усталость и решимость. Его взгляд лихорадочно скользил по моему лицу,
словно ища во мне союзников для борьбы с моим же нежеланием мириться с
его изменой. Бесполезно. Матвей досадливо поджал губы и присел на пуфик в прихожей. Начал обуваться. Встал. Взял в руки сверток с подкидышем.
- Мы еще поговорим, - пробормотал и, открыв дверь, вышел в
коридор. Голос звучал жалко. Только вот жалость - последнее, на что я
была способна в тот момент. Горло сдавило омерзительное чувство одиночества. Да, у
меня была Алиса, любимая работа... собственная гордость, в конце
концов. Очень много, но в то же время ничтожно мало. Треть моей жизни
прошла рядом с Матвеем. Он был мне другом, безответной любовью,
женихом, мужем, отцом моего единственного ребенка. А теперь он ушел. Я
сама выгнала его, не желая мириться с изменой.
Странное ощущение... И вроде бы я поступила совершенно
правильно, как должна была... как поступила бы на моем месте любая
уважающая себя женщина. Но кто сказал, что правильно именно так, а не
иначе? Кто установил эти шаблоны? На самом деле я плохо помню тот вечер после ухода Матвея.
Кажется, я играла с Алисой в кубики, потом мы ужинали, я стала
укладывать дочь в постель, читала ей сказку про Златовласку, а потом на
цыпочках прокралась в кухню и долго стояла у окна, прижавшись лбом к
холодному стеклу. Бульвар внизу пестрел мелкими серебристо-белыми
огоньками, словно рыболовецкие сети укутывавшими обнаженные ветви
деревьев. Вдали виднелась высокая украшенная к Новому году ель. А я
обещала себе, что завтра вопреки всему, сумею побороть свой эгоизм, и
мы с Алисой обязательно нарядим елку. И все будет хорошо и правильно...
Тишину прорвала пронзительно-громкая телефонная трель. Я
не хотела ни с кем говорить. Тем более, что отлично понимала, что вряд
ли кому-то пришло в голову просто так без повода позвонить мне в ночи.
Но телефон не умолкал, настойчиво требуя ответа. Наверное, стоило
просто отключить его, только мне почему-то не пришло в голову такое
простое решение. Я сдалась. - Слушаю.
- Кира! Что произошло? - без предисловий выпалила свекровь.
- Спросите у Матвея, - гневно сцепив зубы, буркнула я в трубку.
- Кирюш, в данный момент это невозможно. Он появился у нас мертвецки пьяным и тут же заперся в отцовском кабинете.
- Пьет?
- Пьет и швыряет бутылки в дверь, если кто-то пытается к нему пробиться.
- Ничего. Скоро перебесится.
- Кира, что произошло?
- Мы разводимся.
- Кира! Чтобы ни случилось, это не выход.
- Вы не понимаете, что случилось? Он изменил мне с этой тварью!
- Кира! Успокойся. Измена - еще не конец света. Через нее проходят почти все, главное, что Матвей любит тебя.
- Главное?
- Именно! В какой-то мере измена даже укрепляет брак.
- Вы не понимаете...
- Нет, это ты пока не понимаешь. Не руби с плеча. Ты же
умница, просто молодая еще слишком... Ты думаешь, мне Миша никогда не
изменял? Изменял... Я попервам переживала, истерики закатывала.
Уходила, дверью хлопала. А потом вдруг поняла, измена - это как
футбол... вид спорта такой. Не могут мужики без этого, но и без нас они
тоже не могут... - Галина Андреевна, это не вид спорта! Это предательство.
- Кира, мужики не склонны к моногамии, и это просто нужно
принять как факт. У вас дочь, а ей нужна полная семья. Подумай, чего ты
лишаешь своего ребенка из-за запоздалого юношеского максимализма. Как
ты ей потом объяснишь все это?
- Галина Андреевна, а как я ей потом объясню неожиданное появление "сестренки"?
На другом конце провода повисло молчание. Честно? Я даже
обрадовалась такой реакции свекрови на свои слова, но когда она,
наконец, заговорила, ее ответ поверг меня в шок.
- Какой сестренки? - недоуменно переспросила она. - Кира, что произошло?
На этот раз не нашла что ответить я. Вопрос выбил меня из
колеи своей абсолютной нелогичностью. Неужели свекровь не заметила в
руках своего сына младенца? В каком бы состоянии Матвей не появился на
пороге родительского дома, ребенок - это первое, что должно было
броситься в глаза. - Кира... - раздался настойчивый голос из трубки. - О чем ты говоришь?
- Я говорю о ребенке, которого нагулял Ваш сын. И которого
сегодня днем, мне подкинула его любовница. Неужели Вы не заметили, что
притащил к Вам в дом Матвей?
- Кира, ничего кроме ящика виски и своего мертвецки пьяного тела он НЕ ПРИТАЩИЛ!
Я замерла с телефоном в руке. Слова свекрови не
укладывались у меня в голове. Это какая-то ошибка... Она просто не
заметила... А если нет, то куда он дел подкидыша? |
Категория: Любовный роман | Добавил: Petrika (07.08.2012)
| Автор: Петропавловская Ольга 
|
| Просмотров: 496 | Комментарии: 2
| Рейтинг: 5.0/3 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
|
Вход |
|---|
Добро пожаловать, Гость!
Гость, мы рады вас видеть. Пожалуйста, зарегистрируйтесь или авторизуйтесь!
|
Статистика |
|---|
Недавно сайт посетили:
Легенда: Админы, Модеры, VIP-пользователи, Авторы, Проверенные, Читатели
|
|
Главная
Регистрация
Вход
RSS
